Александра Меншикова

В образе Александры Меншиковой Суриков искал выражения человеческого тепла, жизнерадостности, детской чистоты и задушевности. В то же время в Александре Меншиковой нет ничего отвлеченно-аллегорического — это живой, земной образ русской девушки, конкретный и ярко индивидуальный.

О предварительной работе над образом Александры Меншиковой сведений очень мало. О.В. Кончаловская вспоминала, что для младшей Меншиковой Суриков нашел типаж в лице молодой студентки Консерватории, которая и приходила позировать. Однако и здесь не обошлось без трудностей. Уклончивая фраза Сурикова, брошенная им Волошину, об образе Александры Меншиковой — «другую дочь (писал. — В.К.) с барышни одной», — раскрывается в воспоминаниях Минченкова: «Когда писал он «Меншикова в ссылке», то долго не мог найти женского типа для дочери Меншикова. Вдруг видит на улице девушку, и именно такую, какая требовалась в его представлении для картины. Он идет за ней, пробует заговорить, но та пугается и почти бежит от него. В.И. Суриков не отстает и доходит до ее дома. Девушка вбегает в свою квартиру. В.И. Суриков стучится в двери.

— Что вам надо? — спрашивает открывший дверь. — Мне нужна та девушка, что вошла сейчас в дом. — Для чего? Как вы смеете?

— А вот, чтобы ее написать, это необходимо. — Хозяин теряется. — Но кто вы? Для чего? — Я Суриков, художник, девушка необходима для картины, и ее другая заменить не может. — Хозяин начинает что-то соображать, просит даже Василия Ивановича войти, и в конце концов образ прекрасной девушки появляется на картине¹.

До нас, к сожалению, не дошли ни натурный этюд с этой девушки, ни дальнейшая его переработка, если такая имела место. Однако несомненно, что такой этюд был сделан Суриковым. Среди писем Сурикова, хранящихся в архиве Третьяковской галлереи, имеется следующая расписка: «С.И. Зимину. 4 апреля 1904 г. Этюды № 1 голова казака, № 2 Группа казаков... и т. д. № 4 Головка. К «Меншикову в Березове»... За этюды получено мною тысячу рублей. В. Суриков». Если бы речь шла об этюде для сына Меншикова, Суриков вряд ли бы употребил слово «головка»; оно относилось скорее всего к одному из женских образов «Меншикова», но поскольку старшую дочь Меншикова Суриков писал с жены, вряд ли бы он стал продавать этюды с нее в частные руки. Вероятно, упомянутая в расписке «Головка» и есть один из этюдов к образу Александры Меншиковой.

Сохранилось два подготовительных наброска к Александре Меншиковой.

Один из них — зарисовка пожилой женщины в очках², наклонившей голову и опустившей глаза для чтения или рукоделия, — был сделан Суриковым для уточнения ракурса, поворота и наклона головы читающей княжны Александры.

Другой подготовительный набросок был исполнен Суриковым в бывшем имении Меншикова в Клинском уезде³ на одном листе бумаги рядом с изображением Марии: справа надпись — «Дарья Александровна». Но имя дочери Меншикова — Александра; жены — Дарья Михайловна. Неясно: то ли это ошибка в подписи при копировании портрета жены Меншикова, то ли художник, не найдя портрета младшей дочери, решил скопировать один из женских фамильных портретов впрок, учитывая возможность родственного сходства. Как бы то ни было, несомненно одно, — зарисовывая копию с портрета веселой красавицы в атласном бальном платье с горностаем и с драгоценностями в ушах и в прическе, Суриков имел в виду дальнейшую работу над образом младшей княжны Меншиковой. Уже два акварельных наброска содержат в себе антитезу двух различных типов — пушкинских Татьяны и Ольги. Старшая Меншикова без парика, с черными припудренными локонами, большими темными задумчивыми глазами, тонкой стройной фигурой. Изображение другой Меншиковой иное — она в белом парике с буклями и локонами, в платье с открытыми плечами, с довольной улыбкой на круглом румяном лице, фигура ее значительно полнее, чем у Марии, костюм более нарядный, весь облик более веселый. Эта антитеза, сложившаяся, очевидно, еще ранее в представлении Сурикова и затем закрепленная в акварельных этюдах с портретов, так и перешла впоследствии в картину, где жизнерадостный характер Александры подчеркнут и красками ее одежды. Художник не придерживается при этом абсолютной исторической точности: ткань платья — голубая полупарча с розами — относится к более позднему, елизаветинскому времени⁴, короткий шугай, или душегрея, из меха с местным цветным орнаментом⁵.

Примечания

1. Я.Д. Минченков, Воспоминания о передвижниках, стр. 235.

2. Голова женщины в очках. Этюд. Б., акв., граф. кар. 22,2×32,2. Третьяковская галлерея, 24763. (Набросок сделан на одном листе с акварельным портретом жены Сурикова — для Марии Меншиковой.

3. Б., акв., граф. кар. 24,4×34. Третьяковская галлерея. (На том же листе бумаги изображены старшая дочь и сын Меншикова.)

4. Такие ткани есть в коллекции Государственного Исторического музея, например ГИМ Б 51/50455.

5. Своеобразную красоту этой сибирской одежды из оленьего меха, расшитой цветными нитками, тесьмой, вставками пластин белого меха и цветного сукна, Суриков отобразит десятью годами позже в одеждах остяков и вогулов в картине «Покорение Сибири Ермаком».