Год окончания «Утра стрелецкой казни» ознаменовался новыми замыслами; 1881 годом датированы первый эскиз «Боярыни Морозовой» и эскиз картины «Ксения Годунова у портрета умершего жениха-королевича»1. Но победил «Меншиков в Березове».
О рождении замысла «Меншикова» рассказывают Глаголь, Тепин, Волошин2.
С. Глаголь пишет, что тема «была навеяна чтением материалов по истории Петровского времени»; Сурикова заинтересовала трагическая судьба Меншикова, сначала вознесенного из простых людей чуть не на ступени трона, а затем низвергнутого в полярную ссылку. «Но мысль написать картину так и оставалась мыслью. Ни общая композиция ее, ни отдельные лица, которые пробовал Суриков набрасывать для картины, ему не удавались...». Суриковы жили тогда на даче в Перерве, снимая половину крестьянской избы без печи, с низким потолком и крошечными окнами. Стояла холодная дождливая осень и семья Сурикова зябла, кутаясь в платки и шубы. Как-то к вечеру, рассказывает Суриков, я вернулся из Москвы, «вхожу в сени, отворяю дверь и даже замер от удивления, потому что передо мною была как раз та композиция картины, которую я искал: у стола сидела, сумерничая, жена, у ее ног куталась в шубу дочь, напротив знакомая девушка, уткнувшись в книгу, что-то читала вслух... В тот же вечер я набросал эту группу, как она мне запомнилась, и этот набросок был первым карандашным эскизом «Меншикова».
Я. Тепин дает такое же описание дождливой осени в Перерве, но там вместе с загрустившей семьей в крестьянской избе, под раскольничьей божницей сидел и Суриков, перелистывая какую-то историческую книгу. Почему-то вспомнилась Сибирь, и в этой обстановке ему вдруг мелькнуло что-то давно знакомое, как будто он когда-то, очень давно, все это пережил и видел — и этот дождь, и окно, и божницу, и живописную группу у стола. «Когда же это было, где? — спрашивал себя Суриков, — и вдруг точно молния блеснула в голове: Меншиков в Березове. Он сразу представился мне живым во всех деталях, таким, как в картину вписать. Только семья Меншикова была не ясна». На другой день Суриков поехал в Москву за красками и по дороге все думал о новой картине. Проходя по Красной площади, странно, вдруг среди толпы увидел то, чего искал, — детей Меншикова... Тотчас вернулся домой и в тот же день написал эскиз картины.
А вот запись Волошина о том, как Суриков увидел жену с детьми.
«Здесь вот все мне и думалось: кто же это так вот в низкой избе сидел? И поехал я это раз в Москву за холстами. Иду по Красной площади. И вдруг... — Меншиков! Сразу всю картину увидал. Весь узел композиции. И я о покупках забыл. Сейчас кинулся назад в Перерву».
О.В. Кончаловская сообщила мне, что Суриков часто повторял рассказ о возникновении «Меншикова». «Мы снимали обыкновенную избу в Перерве. Отец уехал в город и вернулся. Огонь не был еще зажжен, мать нам читала. Отец стал вспоминать: что такое было в истории, что семья могла вот так сидеть»3.
При некоторых различиях все сообщения сходятся на том, что зарождение образно-композиционного замысла картины произошло у Сурикова под влиянием зрелища семьи, сумерничающей в избе, на даче. В сообщении Глаголя ценно указание на то, что Суриков заинтересовался темой Меншикова и даже пробовал делать наброски картины еще до того, как его воображение получило решающий толчок в избе в Перерве. Но, оказывается, одного изучения источников и авторского намерения для искусства недостаточно. Самый замысел должен содержать в себе эмоционально-образное начало.
Примечания
1. Царевна Ксения Годунова у портрета умершего жениха-королевича. Эскиз. Х., м. 45×54. Третьяковская галлерея. На эскизе изображена Ксения Годунова, которая сидит у стола, глядя на портрет датского королевича Иоанна, предназначавшегося ей в мужья, но умершего (уже в России) перед свадьбой. Сзади толпятся сочувствующие мамки и няньки Ксении; в дверях девушки удерживают ворвавшуюся не вовремя шутиху. «Меншиков в Березове» совершенно вытеснил намерение Сурикова писать Ксению Годунову: мотив скорби девушки-невесты об утраченном женихе — к тому же гораздо более глубокий — вошел в образ Марии Меншиковой.