Валентин Александрович Серов Иван Иванович Шишкин Исаак Ильич Левитан Виктор Михайлович Васнецов Илья Ефимович Репин Алексей Кондратьевич Саврасов Василий Дмитриевич Поленов Василий Иванович Суриков Архип Иванович Куинджи Иван Николаевич Крамской Василий Григорьевич Перов Николай Николаевич Ге
 
Главная страница История ТПХВ Фотографии Книги Ссылки Статьи Художники:
Ге Н. Н.
Васнецов В. М.
Касаткин Н.А.
Крамской И. Н.
Куинджи А. И.
Левитан И. И.
Малютин С. В.
Мясоедов Г. Г.
Неврев Н. В.
Нестеров М. В.
Остроухов И. С.
Перов В. Г.
Петровичев П. И.
Поленов В. Д.
Похитонов И. П.
Прянишников И. М.
Репин И. Е.
Рябушкин А. П.
Савицкий К. А.
Саврасов А. К.
Серов В. А.
Степанов А. С.
Суриков В. И.
Туржанский Л. В.
Шишкин И. И.
Якоби В. И.
Ярошенко Н. А.

на правах рекламы

• Подробности Женские спортивные кроссовки у нас.

Глава V. Женитьба

В 1865 году Павел Михайлович женился на Вере Николаевне Мамонтовой.

Мамонтовы были откупщики*. Про деда Веры Николаевны, Федора Ивановича, известно очень мало. К концу жизни он жил и умер в Звенигороде, где и похоронен. Он служил в откупах, но состояния себе не составил. Из сыновей — Иван родился в 1802 году в Николаеве-на-Буге, Михаил — в 1804 году в Твери и Николай — в 1805 в Мосальске.

После смерти Федора Ивановича, в 1811 году, дети его были разобраны родными — Аристархом Ивановичем, братом покойного, и теткой Наталией Васильевной Дмитриевой в Мосальске. Аристарх Иванович тоже служил в откупах.

Мальчики кое-чему научились «на медные деньги» и начали служить при конторе управляющего откупом.

Иван и Николай женились в 1827 году одновременно; Иван — на Марье Тихоновне Лахтиной, а Николай — на Вере Степановне Вагиной.

В 1850 году семья Николая Федоровича перебралась в Москву, где уже с 1847 года жил брат Иван Федорович. Оба брата приехали в Москву богатыми людьми. Николай Федорович купил большой и красивый дом с обширным садом на Разгуляе. К этому времени у него была большая семья. Между 1829 и 1840 годами у них родилось шесть сыновей, в 1843 и 1844 годах — две дочери — Зинаида1 и Вера.

Для родителей и для братьев эти девочки были постоянным предметом заботы и нежности. И хотя после них было еще четверо — два мальчика, девочка и еще мальчик, эти две остались всеобщими любимицами. Это мы видим из небольшого количества сохранившихся писем родных и близких им людей. Они росли. Атмосфера нежности, окружавшая девочек, сделала их, особенно Веру, кроткими и отзывчивыми. Между собой они были дружны и неразлучны. Их даже называли, говоря о них, не Зина и Вера, а Зина-Вера, соединяя их в одно. Характеры их, особенно впоследствии, оказались разными, как и их жизни. Зинаидой восхищались, Веру любили.

Николай Федорович — «патриарх большой семьи» — неутомимо заботился об этой семье. Чтобы всегда иметь перед глазами лица отсутствующих детей и друзей, он заказал какому-то анонимному художнику в Перми написать картину, на которой были изображены все существовавшие тогда члены его семьи, а на задней стене в виде фона висящая картина с написанной на ней семьей брата и с близкими друзьями. Картина, начатая в 1849 году в Перми, была окончена в 1850 году в Москве. Иван Федорович сделал подробное описание этой картины, отметив все имена, даты и места рождения изображенных лиц, и этим сделал большой вклад в сведения (помимо этого очень скудные) о семье Мамонтовых.

Сам же Николай Федорович завещал детям и потомкам хранить эту картину.

Обращаясь к ним, он высказывает желание, чтобы картина эта находилась в доме того, «кто будет достаточнее и который в состоянии будет дать ей более приличное место. Но ежели бы желали картину эту иметь многие из них, то предоставить иметь ее тому, кому будет присуждено это большинством голосов моих потомков...». Кроме того, он высказал пожелание, чтобы потомки его в день его именин, 6 декабря, «собирались к тому, у кого будет помещена картина», и чтобы они, отложив «свои неудовольствия между собою (чего не дай бог), пусть позабудут злобу и обратят ее в ласку и любовь. Этот день да будет днем мира и дружбы. День этот пусть будет днем благотворения. Для этого те, которые будут не в состоянии быть вместе в кругу родной семьи, пусть высылают ту часть денег, какая будет возможна к тому, у кого будет картина. Все наличные члены семьи обязаны сделать тоже пожертвование и распределить собранную сумму для помощи бедных и неимущих во имя живых и умерших родственников. В этот день пусть осуществится эмблема картины: пусть будет единство мыслей, единство действия к общей пользе всех потомков — пусть родство и любовь соединяют их».

Николай Федорович был человек добрый, широкий, но бывал горяч и в гневе наводил страх на семью.

Жена его Вера Степановна, сердечная и рассудительная, была благоговейно любима и почитаема детьми и племянниками.

Семьи Ивана и Николая Федоровичей были почти неразлучны, хотя жили они не вместе, но семьи их как бы слиты в одну.

В дневнике третьего сына Ивана Федоровича — Саввы Ивановича2, — который он вел с 1858 года, много говорится об отношениях этих семей. Он радуется, что на пасху из присутствующих у них гостей из 21 человека 17 — Мамонтовых.

В другом месте дневника он записывает: «...мне было весело, я человек нетребовательный, и простой... А когда мы вместе, мы никогда не скучаем...».

Мамонтовская молодежь — дети Ивана Федоровича и Николая Федоровича — была хорошо образована и разнообразно одарена. Больше всего во многих из них было природной музыкальности. Зинаида и Вера превосходно играли на фортепиано. Особенно же музыкальны были Виктор Николаевич3 и Савва Иванович, что сыграло большую роль в жизни того и другого.

23 февраля 1858 года Савва записывает в свой дневник: «После обеда отправились к Н.Ф.** на именины Александра. Там был приготовлен музыкальный вечер. Но вот что мне ужасно не нравится, что хотели начать в 7 часов, а начали в 10, потому что дожидались Кокорева, какое глупое почтение к этому откупщицкому царю. Сестры играли очень мило, несмотря на то, что Зинаида уверяла меня, что они играли хуже, чем на репетиции. Риба играл на фисгармонии (она подарена Виктору) очень хорошо, ну еще бы ему играть не хорошо».

Иосиф Вячеславович Риба — чех, по профессии органист и педагог, приехал из Богемии и навсегда остался в Москве. Он играл большую роль в семье Мамонтовых в двух поколениях. Не будучи сам пианистом-виртуозом, он и ученикам своим не передал этого качества, но прививал им любовь к классической музыке, безукоризненный вкус и благородство в исполнении.

Ближайшие годы приносят различные события в семье Мамонтовых: 30 сентября 1860 года скончался Николай Федорович. Глубокая скорбь звучит в письме Михаила Николаевича Мамонтова к сестре Вере из Дрездена, куда он поехал с женой, продолжая свое прерванное смертью отца путешествие. В этом письме, описывая горечь утраты, он говорит о своем глубоком чувстве к осиротевшей матери и сестрам: «Спасибо тебе за любовь ко мне. А я то. — Разве я не люблю тебя. Ведь только слова этого ты не слыхала от меня, а самое чувство, ведь оно было с тех пор одинаково, когда я услышал еще об рождении твоем. Только она, эта любовь, росла с тобою, росла по мере того, как я видел зарождение и возрастание твоей нежной, чистой любви к нам. Со дня рождения твоего и Зины вы обе были предметом особенной скорбной заботы об Вас матери. Обе вы чисты, обе бесхитростны. Обе вы существа любящие. Лелейте мать. Окружайте ее всей силой вашей чистой любви и ласки. Утешайте ее, родные! Теперь настало уже время отплатить ей за ее кровные об вас заботы... За это еще больше, еще сильнее, если то можно, будут вас любить все.

Благословляю тебя, Вера! Пусть будущее твое будет так же чисто, как было и прошедшее твое. Всем вам, трем сестрам, да пошлет господь мир, согласие и любовь. Целую тебя. Михаил».

В 1861 году выходит замуж Зинаида Мамонтова. Она уходит в новую жизнь. Ее заменяет Вере новый друг — жена брата Михаила — Елизавета Ивановна. Из семьи Барановых, крупных фабрикантов города Александрова, она, как и братья ее, хорошо образована и даже слушала лекции в Collège de Françe. Она очень развита, с передовыми взглядами женщины той эпохи. Она горячо любила мужа и полюбила всю его семью, в которой он остался главою по смерти отца. Елизавета Ивановна была старше Веры на семь лет и, без сомнения, имела большое влияние на общее развитие ее.

В августе 1862 года она пишет Вере за границу: «Дорогая моя, славная моя Верочка, пожалуй, подумала, что вот мол ее совсем забыли, не пишут, не вспоминают...

...Теперь, сию минуту, говоря с тобой, я беспрестанно бегаю к Михаилу, он кричит, зовет меня, чтобы прочесть хорошие места из десятой части «Misérables»***. Мы оба в несказанном восторге, я редко читала что-нибудь лучше этого. Тут разрешение таких мыслей, над которыми часто бесплодно прежде бывало ломала голову. Каждая почти фраза — музыка, картины самые поэтические, какие только можно в самые счастливые минуты вообразить себе. Я очень рада, что ты принялась также читать «Misérables».

Такая книга дает урок из истории, философии и примеры такой жизни, которых не прочтешь ни в какой Четьи-Минеи4. Великая заслуга книги уже в том, что многое, что прежде вызывало одно только презрение, теперь вызывает участие и сострадание. Все ждут огромной пользы от этого сочинения; люди богатые, счастливые сердятся за то, что их заставляют взглянуть на лохмотья и стоны несчастных, Виктор Гюго5, право, больше сделает для социализма, нежели Прудон6, Милль7, Луи Блан8, те говорят и их слушают меньшинство образованных людей; «Misérables» же прочтут, вероятно, все классы народа и всем мысль будет ясна, доступна, а прочтя каждому стыдно будет сидеть сложа руки, каждый захочет помочь, исправить, залечить раны, страшные больные раны общества.

Читая, Вера, моя добрая, вдумывайся, эта книга полезнее десяти других».

В июле 1862 года Вера Николаевна была в Лондоне, где в начале лета была Софья Михайловна, а в августе Павел Михайлович Третьяковы. Они еще не знали друг о друге. А может быть, уже знали? Мы постараемся найти нить, которая довела бы нас до начала их знакомства.

В апреле 1863 года умер тридцати четырех лет Михаил Николаевич. Несчастная жена его очень тяжело переживала эту потерю и еще более привязалась к Вере — единственному человеку, которому она не стыдилась изливать свое горе.

В 1864 году 4 июля умерла Вера Степановна Мамонтова от обострившейся болезни печени. Вера и младшие дети окончательно осиротели.

Тетушка Анна Степановна Вагина, младшая сестра Веры Степановны, рано овдовевшая и жившая при сестре, по возможности заменяет сиротам мать. Все наиболее близкие к ней члены семьи и прежде старались, чтоб она не замечала своего зависимого положения, а теперь она им стала еще дороже, как сестра их покойной матери. Она же особенно любит Веру.

Через год с небольшим после смерти матери Вера Николаевна вышла замуж. За этот год ей пришлось многое решить, над многим подумать. Она поверяет Елизавете Ивановне некоторые свои сомнения. Елизавета Ивановна, как всегда, с любовью делится с Верой своими мыслями и советами.

Но как Вера Николаевна и Павел Михайлович пришли к браку? Когда они познакомились?

В сентябре 1864 года Елизавета Ивановна пишет Вере, что к брату Асафу приехали Каминские. Будучи знакомы с Каминскими, Мамонтовы, наверно, встречали у них Павла Михайловича.

Елизавета Ивановна, поздравляя Веру, когда та сделалась невестой, пишет: «Михаил мой, если только он может видеть, что здесь на земле делается, верно радуется, потому что исполнится его всегдашняя мысль, помнишь, ты сама слышала».

Если Михаил Николаевич думал о возможности брака между Павлом Михайловичем и Верой Николаевной, то ясно, что они уже в начале 1863 года знали друг о друге.

Михаил Николаевич и Елизавета Ивановна, путешествуя за границей в 1860 году, познакомились с Каминским.

В Риме завязались знакомства, приведшие к бракам Софьи Михайловны и Павла Михайловича.

Но. конечно, прошло несколько лет до брака. Молодые люди знали, но не думали друг о друге. О каком-то предполагавшемся в начале 1863 года знакомстве Павла Михайловича мы знаем. У Веры Николаевны тоже был хороший знакомый, искавший ее взаимности. Из писем брата Николая Николаевича к Вере Николаевне мы узнаем, что она знала о любви своего старого знакомого и чувствовала теплую симпатию к нему, ее волнует новое знакомство, и она намекает брату о своем настроении. Брат старается издалека успокоить ее, говоря, что если она допускает мысль о другом, то это доказывает, что к первому у нее нет настоящего сильного чувства, которое исключало бы всякую возможность мысли о другом.

Число, когда Павел Михайлович и Вера Николаевна сделались женихом и невестой, устанавливает Павел Михайлович в письме от 22 июля к своему знакомому Н.Н. Лосеву, любителю искусств. Благодаря его за приглашение приехать погостить в деревню Лосевых около Корчевы, Павел Михайлович пишет: «Письмо Ваше, мой дорогой и добрейший Ник. Ник., и Ваше радушное приглашение очень приятно и как я, так и матушка с сестрой и Александром поспешили бы приехать, но теперь я могу только передать им Ваше приглашение, а сам никак не могу им воспользоваться, потому что с 18 числа я жених, а невеста моя (Вера Николаевна Мамонтова) живет за 30 верст от города****, то, разумеется, стараясь бывать у нее как можно чаще, я не могу и думать поехать к Вам, хотя и очень бы хотелось всех вас видеть.

Знакомство наше продолжалось довольно долго, и четыре месяца уже, как мы были жених и невеста не официально. Я знаю, что Вы порадуетесь моему счастью».

«Добрейший Павел Михайлович, — отвечает Лосев, — искренно, от души рад и поздравляю вас и уверен, что бог вас благословит за ваше доброе сердце. Я слышал, что невеста Ваша хороша собой и очень молода, что делает честь вашему вкусу, но должен сказать, что вы вполне архимандрит; мне и в голову не приходило, что умеете влюбляться, да еще вдобавок в молоденькую и хорошенькую и так втихомолку, что ежели бы не Вы сами мне написали, то я и не поверил бы».

Свадьба состоялась 22 августа. Накануне Зинаида пишет Вере. Она вспоминает мать и хочет морально заменить ее для своей любимой сестры.

«Добрейшая сестра Вера, — пишет она. — Как ты чувствуешь себя сегодня? На меня напало желанье играть твою пьесу: мазурку Шопена Dis moll. Все время, как я ее просматривала, думала о тебе и радовалась, что твоя судьба уясняется счастливо, как это уже можно видеть, судя по настоящему, — наверное ты спокойна; завтра я постараюсь как можно раньше приехать к тебе посидеть и побеседовать с тобой. Жаль нет матери, она бы вполне одинаково переживала с тобой все чувства и мысли, которые тебя волнуют...

...Впоследствии я желала бы быть так же близкой с тобой, а ты не откажи в сочувствии и расположении преданнейшей тебе сестре Зинаиде Якунчиковой.

Передай мой душевный привет твоему жениху. Муж мой желает Вам обоим искреннего счастья».

В этот торжественный день из близких к Вере около нее только Зинаида и тетушка Анна Степановна да молоденькая Дуня9.

Свадьба справлялась в имении дяди и крестного отца Веры Николаевны, И.Ф. Мамонтова, в Кирееве, и, по рассказам присутствовавших, свадебный кортеж с музыкой провожал молодых пешком до станции Химки, откуда они поехали по железной дороге в свадебное путешествие.

Первое письмо, написанное Верой Николаевной мужу из Парижа, где он оставил ее на несколько дней, отправившись по делам в Англию, полно доверия и преданности.

«4 окт. 1865 г.

Уже вторые сутки, как я живу без моего дорогого друга, не знаю, как пройдет завтрашний день для меня, но я чувствую, что долго не видеть тебя для меня невозможная вещь, вот уже к вечеру я чувствую какую-то тоску, а что же будет дальше?
Я веду себя благоразумно, а потому прошу тебя, дорогой мой, не беспокойся обо мне, а вообще-то старайся слушаться моего совета. Через час пойду в ванну, недалеко от нас, оденусь тепло, сниму кринолин — этим ты будешь доволен.
Сегодня был у меня Жиль10. Сама просила его прислать мне денег, а все-таки утром я отправила ему твое письмо.
Пришла я сейчас в свою комнату, гак грустно стало, что не нашла я моего Пашу, и только в мыслях поласкала тебя, но не было достаточно этого, села писать, душа рвется к тебе, не знаю как дождаться твоего приезда.
Что думаешь ли обо мне так много, как я об тебе, милый ангел мои? Если думаешь, то не иначе, как хорошо, я здорова, благоразумна, потому нечего тревожиться...».
В толмачовский дом Вера Николаевна вошла полной хозяйкой. Александра Даниловна с дочерью и внуком переехала в Ильинский переулок.
В.Д. Коншин писал Павлу Михайловичу с Нижегородской ярмарки 7 августа 1865 года, за две недели до его женитьбы: «Любезный брат Паша. На уступку моего вам дома я с большой охотой соглашаюсь и очень рад, что мой любимый и счастливый дом достанется родным, а не чужим».

Третьяковы жили это лето в Волынском, и Александра Даниловна, после свадьбы Павла Михайловича пробывшая там конец лета, прямо с дачи переехала на новое местожительство.

Павел Михайлович и Вера Николаевна поселились в бельэтаже дома в Толмачах, в комнатах, где уже несколько раз менялись жильцы.

Вера Николаевна сразу завоевала любовь родных. Сергей Михайлович был очень близок с ней. Марья Ивановна до своей смерти осталась любимой, любящей и необходимой. Молодая невестка Надежда Михайловна полюбила Веру Николаевну восторженной любовью.

Друзья встретили женитьбу Павла Михайловича радостно. Риццони писал 5 февраля 1866 года из Парижа: «Добрейший, дорогой Павел Михайлович, давно, давно не получал от Вас писем. Много прошло времени, так много, что Вы даже успели жениться; первое известие об этом, кажется, привез нам Боткин11 в Рим. Оно доставило мне много радости. На днях получил письмо от Трутнева из Петербурга, он пишет, что был у Вас, что нашел Вас здоровым и счастливым».

Горавский восхищен Верой Николаевной, ему чрезвычайно хотелось бы писать с нее портрет.

Вера Николаевна деятельно включилась в жизнь мужа. Конечно, не в коммерческую. Этими делами она никогда не занималась и не любила их. Но сколько у них было всего, что любить: картины, музыку, друг друга.

Первый год семейной жизни они, по-видимому, не расставались — писем нет.

В октябре 1866 года родилась дочка Вера. Вера Николаевна записывала на память детям свои биографические сведения об их младенческих годах. Отец радовался, что у него две Веры.

Лето они провели в Волынском, а в сентябре 1867 года Павел Михайлович поехал за границу. Вера Николаевна сопровождать его не могла. Она пишет ему в Париж ряд писем, в которых описывает свою жизнь.

В октябре 1867 года Вера Николаевна, по предложению Городской думы, приняла попечительство над женской городской начальной школой. Сопопечителем Веры Николаевны был и остался на долгие годы В.П. Вишняков12.

Вера Николаевна со вниманием и любовью занялась порученным ей делом. Пятницкое городское начальное женское училище было сначала только на пятьдесят человек и состояло из двух классов при трех преподавателях. Вскоре школа была увеличена, было три класса со ста учащимися, введено было пение и рисование, приглашались образцовые учителя для примерных уроков для наставниц. Скоро школа среди пятнадцати подобных сделалась одной из лучших.

В декабре 1867 года родилась вторая девочка Саша.

«В мае переехали на дачу в Волынское, — записывает Вера Николаевна. — Хотя всем было тесненько, но из-за того не ссорились, всем хорошо жилось.

Сашеньку я сама кормила. Нраву она была спокойного, меня беспокоила очень мало, и восьми месяцев я ее отняла, чтобы уехать за границу с папашей. Это было мое второе путешествие за границу после замужества. Пробыла я тогда за границей два месяца. Объездив всю Италию, я с нетерпением возвращалась домой, чтобы увидаться с вами. Свидание с вами запишу в одни из самых счастливых минут в моей жизни. Папаша также радовался бесконечно увидать милых девочек, которых он так сильно любил».

Об этой поездке рассказывала мне участница ее — Надежда Михайловна.

Они путешествовали по Швейцарии, заезжали в Ментону и направились в Италию. Были в Генуе, Турине, Милане. В Риме прожили восемь дней, с утра до ночи все осматривали, ездили по окрестностям. Видались с колонией русских художников. М.П. Боткин и С.П. Постников13 сопровождали их в осмотре Рима и окрестностей. Посетили они мастерские Бронникова14, Чистякова, Лаверецкого15. Затем они были в Неаполе. Венеции и Сорренто и 1 ноября тронулись обратно. Они спешили — их торопил Сергей Михайлович, чтобы они вернулись к его свадьбе.

В результате этой поездки и знакомства с Бронниковым и Лаверецким состоялись заказы. Бронников исполняет для Павла Михайловича картину «Гимн пифагорейцев восходящему солнцу». Он пишет ему в июне 1869 года: «Ваше письмо я имел удовольствие получить через г. Лаверецкого. Спешу ответить Вам, что картина, исполняемая мною по Вашему заказу, находится в настоящий момент в таком виде, что я бы мог ее в короткое время закончить и переслать ее Вам, но желание довести ее до возможной степени законченности заставляет меня отложить на время работу и потом с новыми силами приступить к окончанию.

Во всяком случае, я полагаю и надеюсь, что буду иметь возможность выслать картину в сентябре месяце к Вам в Москву».

Через некоторое время он пишет: «Ваше письмо от 12 августа я имел удовольствие получить. Спешу уведомить Вас, что картина окончена и на днях будет отправлена к Вам в Москву».

У них возникли переговоры по поводу сделанного Бронниковым повторения картины. Павел Михайлович всегда очень отрицательно относился к повторениям, считая, что повторения уменьшают интерес оригинала. Бронников сделал повторение, еще не отослав картину Павлу Михайловичу, и оправдывается тем, что допустил ошибку в тоне пейзажа и, чтобы не пачкать картины, взял другой холст и написал в других тонах. Окончив, увидел, что ошибка получилась в повторении, а не в оригинале, и посылает оригинал.

Переписка продолжается. Павел Михайлович просит не продавать повторение в Россию, но оно уже продано Брандту16 в Петербург, и Бронникову приходится скрепя сердце сознаться в этом. Он надеется, что это обстоятельство не нарушит их добрых отношений.

Отношения между ними не пострадали. Переписка их продолжалась много лет.

При пересылке картины оба волнуются — картина очень долго не приходила в Москву, носились слухи о крушении поезда около Кенигсберга, и возникало опасение, что посылка была в этом поезде. К счастью, картина дошла невредимой и понравилась Павлу Михайловичу.

Лаверецкому Павел Михайлович заказал высечь из мрамора статую «Мальчик с обезьяной», которую он видел в глине.

Лаверецкий пишет в ноябре 1868 года из Рима: «После Вашего отъезда из Рима я купил кусок мрамора самого высокого достоинства для начатия лично Вами заказанной мне фигурочки неаполитанца с обезьяной на деньги, полученные мною от Мих. Петр. Боткина».

В конце 1869 года он пишет: «О принадлежащей Вам фигуре имею удовольствие уведомить, фигура выходит в мраморе хорошо, мрамор попался чистый, достоинства, могу сказать, самого высокого. На академическую выставку отправить ее теперь не могу и до тех пор не выпущу из мастерской, пока не удовлетворит работа меня самого».

Когда на следующий год «Мальчик с обезьяной» был выставлен в Петербурге, Лаверецкий был в России и сам упаковывал в ящик свое произведение и просил Павла Михайловича по получении не распаковывать, говоря, что он приедет и сам раскроет и поставит скульптуру на место. (Скажем, кстати, что статуя эта, хотя и заказанная Павлом Михайловичем, стояла у Сергея Михайловича.)

Впоследствии у Сергея Михайловича стоял также «Грозный» Антокольского17, приобретенный Павлом Михайловичем.

М.П. Боткин писал Павлу Михайловичу в августе 1870 года из Рима, очень хвалил скульптуру Лаверецкого, говоря, что она, вероятно, будет его лучшей работой: «Если б Сергею Михай-чу захотелось в симметрию другого, то я бы мог рекомендовать превосходно конченного у Попова18. Мальчик играет на мандолине и поет».

За эти годы у Павла Михайловича прибавилось много различных и маленьких и капитальных вещей. Самая крупная и значительная — картина Флавицкого19 «Княжна Тараканова в темнице», появившаяся на выставке Московского общества любителей художеств20 в 1865 году. Павел Михайлович, увидев ее, выразил желание приобрести картину, но они не сошлись с художником в цене. Поступление этой вещи к Павлу Михайловичу имеет целую историю. Трудно сказать, на чем основывался Павел Михайлович, когда предлагал такую или иную сумму за картину. У него было какое-то свое представление о стоимости картины. Художественная ценность и денежная стоимость картины, конечно, разные и не совпадающие понятия. Павел Михайлович предлагал свою цену, торговался. Художники по-разному относились к этому. С Флавицким последовал обмен письмами.

Письмо Павла Михайловича:

«Милостивый государь Константин Дмитриевич. Так как Вы мне сказали, что около первого марта будет известно, свободна ли Ваша картина, то, считая наши переговоры не оконченными, я полагал себя обязанным подтвердить Вам, что намерение мое до известного времени не изменилось еще и вот почему: назад тому недели три или более я имел честь обращаться к Вам с вопросом, на который до сего времени никакого ответа не получил; теперь повторяю просьбу сообщить мне Ваш приятнейший ответ в письме или еще лучше телеграммой, так как я дня через четыре выезжаю на несколько дней из Москвы.
Если мы сойдемся с Вами, деньги Вы получаете немедленно и все разом; все выгоды, какие могут быть от выставки картины в Москве, представляю в Вашу пользу.
Ожидая Вашего приятнейшего известия, имею честь быть с глубочайшим почтением преданнейшим слугой

Павел Третьяков.

9 марта 65 Москва.»

Ответ Флавицкого:

«11 марта 1865 года. Мил. гос. Павел Михайлович. На Ваше первое письмо я не торопился отвечать, потому что не мог Вам дать решительного ответа и до сих пор еще не знаю положительного результата. Кроме того, для меня было не очень ясно выражение Ваше в первом письме, где Вы спрашиваете: может ли быть приобретена картина за предложенную Вами цену? Сколько помню, мы при нашем свидании в условиях между собою не сходились, и я Вам тогда же высказал, что, назначив за свою картину пять тысяч руб. сер., я не отступлюсь ни на один шаг, и потому прошу Вас покорнейше пояснить этот пункт, и сколько возможно скорее, потому что несколько дней уже как я со дня на день жду решительного ответа, и в случае, если картина останется в моем полном распоряжении, я мог бы рассчитывать на Вас, а не на других, изъявивших также свои желания.

С совершенным почтением остаюсь готовый к Вашим услугам

Конст. Флавицкий».

Второе письмо Павла Михайловича:

«Милостивый государь Константин Дмитриевич.
За ответ Ваш очень благодарен Вам. Предложенная мною сумма, как Вам известно, три тысячи. Несмотря на большое мое желание иметь Вашу картину в своей галерее, состоящей единственно из русской школы, мне остается только сожалеть о том, что мы никак не можем сойтиться, так как Вы не отступитесь ни на шаг от своей цены.
Желаю Вам успеха и всего доброго с глубочайшим почтением имею честь быть Вам, Милостивый государь, покорнейшим слугой.

П. Третьяков».

Есть еще письмо Флавицкого без числа:

«Милостивый государь Павел Михайлович. Если Вы в настоящее время соглашаетесь на назначенную мною цену пять тыс. рубл. сер., то мы действительно можем сойтиться, тем более, что условия относительно выставки картины моей в Англии не могут стеснить Вас. В настоящее время, будучи сильно занят, я кажется должен буду отказать себе в удовольствии везти картину мою в Англию, и потому прошу Вас покорнейше известить меня сколько возможно скорейшим ответом об Вашем решении.
Засим остаюсь всегда готовый к услугам Вашим

Констант. Флавицкий».

По-видимому, Павел Михайлович не согласился.

В 1866 году Флавицкий умер. Павел Михайлович поручил своим друзьям узнать условия приобретения этой картины у брата покойного.

Вот как пишет об этом А. Горавский: «По личной же справке в клубе и от родного брата Флавицкого оказалось, что за княжну Тараканову он в настоящее время хочет 18000 р. с. или 60000 фр., а за Мучеников христианских 40000 франков; я эти слухи прежде принимал за басню, но когда услышал из уст самого властителя, то волосы дыбом стали. Их два брата осталось и хотят они везти две эти картины за границу, надеясь там получить баснословный куш, но крепко в этом ошибутся... видно из всего, что наследники этого произведения люди без всякого такту... Вернее всего, что вернутся назад с картинами и с растраченными карманами».

Риццони со своей стороны пишет:

«Сегодня получил Ваше второе письмо, в котором Вы изъявляете желание знать цену за «Княжну Тараканову». Картина эта выставлена в клубе художников21, сегодня же я отправлюсь туда, чтобы узнать условие, ответ скажу Вам лично, ибо не далее вторника надеюсь прибыть в Москву... Рад, что я не отослал это письмо вчера. Я был в клубе и говорил с братом Флавицкого; ну-с, сказал он мне решительную цену! По-настоящему нечего было и Вам писать об этом, потому что этот господин должен быть или сумасшедший или идиот. Более наглое требование я в жизни не видал, да Вы просто захохочете до упада, как назову цифру. — Он требует 60000 франков!!!!? и продает эту картину только с условием, чтобы она пошла на выставку в Париж».

20 марта 1867 года картина еще никем не куплена. Брат Флавицкого написал Павлу Михайловичу:

«Милостивый государь Павел Михайлович. Картина покойного брата моего «Княжна Тараканова» оценена в 60 000 франков и находится в настоящее время на Парижской всемирной выставке, если Вы желаете ее купить, то покорнейше Вас прошу сообщить мне Ваши условия, чтобы, если она не продастся в Париже, оставить ее за Вами».

Нет сомнения, что В.В. Стасов никогда не слыхал о происходивших переговорах, когда по поводу смерти Флавицкого писал: «Он умер, как почти все лучшие русские таланты, еще в молодых годах, далеко не совершив того, на что способны были наполнявшие их силы... Он умер с убеждением, что, быть может, понапрасну принимался за свою великолепную картину; никому она не была нужна, ни частным лицам, ни общественным коллекциям, никто ее не покупал. Какова же будет участь этой бедной картины теперь?.. Купит ли ее ради курьезного русского сюжета какой-нибудь иностранный аматер... или она вернется к нам со всемирной выставки и будет продолжать свои мытарства вперед до неожиданного чуда, до тех пор, пока ее вдруг из чванства купит и поставит в свою «русскую коллекцию» какой-нибудь равнодушный невежда, или пока наконец соберется и сложится целое общество, опомнясь, что это и в самом деле драгоценный художественный памятник нашего времени»22.

5 декабря 1867 года Риццони в письме говорит: «Радуюсь за Ваши приобретения, этюд Бронникова*****... Что же касается приобретения картины Флавицкого, то истинно поздравляю. Предположим, что Вы могли ее (зная обстоятельства) приобрести несколько дешевле, то все-таки цена эта настоящая и стоющая, я убежден, что Вы и через десять лет ни сожалеете о этой покупке. Картина Флавицкого будет всегда одна из перл русской школы, никогда не потеряет свою цену, душевно рад, что она попалась Вам».

13 ноября 1867 года было заключено условие:

«Мы, нижеподписавшиеся, потомственный почетный гражданин Павел Михайлович Третьяков и артиллерии штабс-капитан Николай Дмитриев Флавицкий, заключили между собой сие условие, которое состоит в следующих пунктах: 1, я, Третьяков, покупаю у него, Флавицкого, картину покойного брата его Константина Дмитриева Флавицкого «Княжна Тараканова» за четыре тысячи триста рублей серебром, которую сумму, я, Третьяков, обязуюсь уплатить ему, Флавицкому, в два срока, а именно: при заключении сего условия тысячу восемьсот руб. и при получении картины остальные две тысячи пятьсот рублей; 2, он, Флавицкий, обязуется по получении этой картины от Академии художеств, по прибытии ее из-за границы, переслать ее чрез контору транспортов ко мне, Третьякову, в Москву; 3, расходы по пересылке ее в Москву я, Третьяков, принимаю на свой счет; 4, право изданий с этой картины фотографий, гравюр и литографий остается за ним, Флавицким, и я, Третьяков, никому другому оного передать не могу. Все сии условия мы должны соблюдать между собой свято и ненарушимо.
Москва. 13 ноября 1867 года.

Артиллерии штабс-капитан Н.Д. Флавицкий».

24 января 1868 года Н. Флавицкий прислал письмо Павлу Михайловичу с братом своим, который хотел познакомиться с Павлом Михайловичем; вместе с ним должна была прибыть и картина. Н. Флавицкий просил передать брату две тысячи рублей из остальных денег, а 500 выслать к нему в Петербург.

В 1865 году Павел Михайлович обменивается с Риццони очень интересными письмами.

18 февраля 1865 года Павел Михайлович писал Риццони в Рим:

«...Я видал лучшие вещи бывшей Ак[адемической] выставки. Самая капитальная вещь «Княжна Тараканова в темнице» Флавицкого — произведение, делающее честь русской школе и тем более, что произведено в России, а не за границей. Вообще выставка производила, говорят, приятное впечатление. Ваши картинки прелестны23, дай Вам бог продолжать такие шаги вперед, какой Вы прошедший год сделали. Вот тогда мы поговорили бы с неверующими.
Я желал бы приобрести Вашу «Синагогу», если она свободна, мне думается, что Вы на всякий случай оставили ее для меня. С нетерпением ожидаю ответа. Не пишу Вам более — опоздал; завтра пошлю Вам другое письмо.

Пред. Вам П. Третьяков

Через два дня он пишет снова:

«Я вам, добрейший мой Александр Антонович, писал 18 числа сего месяца. И, не успев окончить, продолжаю. — Вот еще какие картины видал я с Ак[адемической] выставки, т. е. хочу сказать, какие понравились мне: пейзаж Суходольского24 — прекрасный и совершенно оригинальный; Соломаткина25 «Будочники-славильщики» — прелестная картинка; Юшанова26 «Проводы начальства», очень хорошенькая; и очень недурны несколько жанровых картин Вьюшина27, Маринича28, И.М. Прянишникова29 и Боброва30; пейзажи Вележева31, Липсберга32, Червинского33 и Верещагина34 много обещают в будущем, в особенности г. Липсберг. Все эти имена, за исключением Вележева, новые, по крайней мере, для меня — дай бог им успеха. Морозова «Выход из сельской церкви» была бы прекрасная вещь, если бы не несчастный колорит. Пейзаж Клодта хорош, но как-то скучен. Клодта признали профессором и стоит. Из заграничных присылок мне понравилась картина Якоби****** — Вы ее, полагаю, хорошо знаете. Перов ничего не выставил, и я его еще не видал, хотя заходил ко мне проездом на Кавказ. Я полагал встретить в Петербурге Лагорио, но не видал его, он, говорят, возвратясь с Кавказа, находится в очень некрасивом состоянии; жаль — хороший художник и я надеюсь — он еще напишет не одну хорошую вещь и бог даст опять поправится. Соколов обещал зиму жить в Москве и оканчивать свои начатые «за границей», в Париже, картины, но, кажется, еще не приезжал из Петербурга, — ничего не знаю о нем. Львова отдали под суд, говорят это все, а за какие повинности — не знаю; впрочем, это такая капитальная для всех русских художников новость, что Вам, я думаю, уже давно и подробно сообщили из Петербурга.
На днях прислала Академия на Московскую выставку несколько картин своей бывшей выставки: Бронникова, Верещагина******* (св. Анна), Филиппова (Болгар и скачки на ослах), Морозова, Якоби и Вашу «Синагогу». В прошедшем письме я писал Вам, что желал бы приобрести ее, если подойдет, — ожидаю ответа.
Поклонитесь от меня М.П. Боткину и Постникову, если видаете их, и А.А. Попову35 и пр. общим знакомым, если есть таковые в Риме. Поцелуйте милейшего Ивана Петровича Трутнева; я всегда помню его, хотя и очень, очень давно не видал его; что он поделывает? Не нужно ли ему деньги? Вам также не нужно ли?
Долго ли останетесь в Риме и где будете лето?
Оперы в Петербурге я уже две зимы не слыхал, но не думайте, что я разлюбил музыку. Нет, это так случилось по разным обстоятельствам.
В прошедшем письме Вам может показаться непонятным мое выражение: вот тогда мы поговорили бы с неверующими — поясню Вам его: многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства и уверяют, что если иногда какой художник наш напишет недурную вещь, то так как-то случайно, а что он же потом увеличит собой ряд бездарностей. Вы знаете, я иного мнения, иначе я и не собирал бы коллекцию русских картин, но иногда не мог, не мог не согласиться с приводимыми фактами; и вот всякий успех, каждый шаг вперед мне очень дороги и очень бы был я счастлив, если бы дождался на нашей улице праздника.
Будьте здоровы и не забывайте Вашего преданного

П. Третьякова».

Риццони отвечает:

«9 марта 1865 г. Добрейший Павел Михайлович. Только что получил Ваше телеграфическая депеша. Очень рад, что произведение мое Вам нравилась.
Не ответил Вам по телеграфу, потому что не мог сказать Вам ничего решительного... Гагарин наш вице-президент спросил о цене, ответа не мог иметь до сегодняшнего дня. Сегодня вместе с письмом к Вам я пишу в Академию... в случае Гагарин картину эту не приобрел, прошу господину Клагеса36 тотчас же переслать Синагогу на Ваше имя в Москву.
Депеша Ваше получил в Café gréco******** при полном кружке художников, мы только что собирались посетить мастерские здешних знаменитостей...».

В следующем письме, 16 марта, Павел Михайлович пишет:

«Письмо Ваше от 9 марта из Рима, любезнейший мой Александр Антонович, доставило мне величайшее удовольствие. Хотя Вы и скучаете, но вижу из него, что не праздно проводите время... Радует меня очень то, что Вы своими работами не довольны, это знак хороший. Радуют меня очень успехи М.П. Боткина, он такой милый и симпатичный — дай Бог ему сделаться знаменитым художником. Я как-то невольно верую в свою надежду: наша русская школа не последнею будет; было действительно пасмурное время, и довольно долго, но теперь туман проясняется. — Что делают прочие русские художники? Что пишет Ге?
Вы уже знаете, почему я не писал Вам долго; увидавши Вашу картину «Синагогу», через несколько дней написал Вам; узнав потом, что на нее есть еще охотник, — послал Вам депешу, а через два дня после отправки депеши узнал, что «Синагога» приобретена уже графом Уваровым37, ну и слава богу.
Жди еще, когда вздумалось бы ему приобрести другую картину Вашу, а я-то еще успею иметь Вашу работу, — тем более что, надеюсь, вперед, не назад пойдете.

Ожидаю время от времени весточек — не забывайте Вашего

искренне преданного П. Третьякова.

Поклон самый дружеский И.П. Трутневу, М.П. Боткину, С.П. Постникову, А.А. Попову и др[угим] общим знакомым.
Брат и все наши Вам кланяются».

«Рим 10-го апреля 1865.
Добрейший Павел Михайлович!
Очень, очень мне досадно, что картина моя не досталась Вам, сделал наконец вещь, которая Вам понравилась и не мог содействовать тому, чтобы она попала в Ваши руки. Зная, что Вы приобретаете не из счестлавие, а по истинной любви к искусству, что Вы за каждый любимый картинки ухаживаете, как Вы бы ухаживали за хорошенькой невесты или жену — то мне это тем более досадно. По правде сказать, я хотел, посылая эту картину на выставку, назначить ее проданной и посылать на Ваше имя в Москву, но я не был уверен, что она Вам понравится, да и боялся быть навязчивым. Ежели мне удастся со временем произвести что-нибудь лучше этого, то я буду очень рад оставить ее Вам...
Я работаю усердно и без усталь, на днях начал этюд внутренности здешней синагоги и, работая там, увидал прелестную сцену, которую непременно напишу...
Вчера получил письмо от Клягеса по поводу «Синагоги». Уваров ему отвечает на его письмо к графу, что он давно уже приобрел эту картину и передавать Вам ее не может...
Следующий раз напишу Вам более про художников, сегодня, право, больше не могу. Будте здоровы. Целую Вас от души».

На следующий же год это произведение Риццони попало в собрание Павла Михайловича. Риццони написал в Риме «Стариков евреев, читающих библию».

Он писал Павлу Михайловичу: «Картины, которым я давал преимущество, о которых я Вам писал еще из Парижа, находятся у меня. Мне хочется чтобы Вы раньше всех на них взглянули, сюжет № 1. «Чтение Талмуда в римской синагоге»*********.

В 1866 году мы узнаем из письма Риццони о приобретении «Нерукотворенного образа» Бруни. Он пишет: «С Ф.А. Бруни говорил насчет головы Спасителя. Он очень желает ее продать. Бруни желает за своего Спасителя 400 рублей. Цена мне кажется очень умеренной. Вас можно самого поздравить подобной приобретением и мне кажется Вы не пропустите этого случая».

Бруни пишет Павлу Михайловичу по этому поводу: «Желание Ваше будет исполнено — картина «Образ Спасителя немедленно будет отправлена на Ваш адрес в Москву. Пока позвольте мне засвидетельствовать мою искреннюю благодарность за Ваше ко мне внимание. Что же касается до желания иметь от меня рисунок для Вашего альбома, я с большим удовольствием его Вам доставлю».

Павел Михайлович ответил:

«Ваши приятнейшие письма я имел честь получить, первое от 11 получил 16-го, а второе от 21-го... сегодня, вероятно, они были посланы через несколько дней; за содержание их и за то, что Вы с удовольствием вручаете мне Ваши дорогие мне произведения, приношу Вам глубочайшую благодарность.
Не отвечал на первое, ожидая картины, которую теперь надеюсь скоро получить, о чем тогда Вас уведомлю.
Сегодня прошу г-на Марка********** доставить Вам немедленно С[еребром] Р[ублей] 400 и еще раз благодаря Вас, имею честь быть

глубоко уважающий Вас, преданный слуга П. Третьяков».

Риццони продолжает давать отчет об исполненных поручениях: «С Лагорио говорил про известного этюда, он говорит, что охотно его продаст за 150 р. У Быкова38 был еще раз. Он знает, что Вы желаете приобрести Лебедева и Штернберга и, я уверен, что он при первом удобном случае предложит Вам ту или другую картину».

В 1867 году Лагорио пишет Павлу Михайловичу (без числа):

«Посылаю Вам этюд дерева, согласно Вашему желанию, за сто руб. сер., которые прошу прислать на мое имя по получении этюда. Передайте мой искренний поклон всем вашим и желаю им всего хорошего».

4 февраля он пишет: «Письмо со вложением ста рублей сер., присланных г-ном П.М. Третьяковым, я получил от г-на купца Мясникова».

В апреле 1867 года Риццони пишет: «Поздравляю с новым приобретением Щедрина, Бруни и Лагорио. Капитальные вещи... Картина Морозова мне неизвестна».

Какая именно вещь Щедрина поступила к Павлу Михайловичу в этом году, установить не удалось. О картине Морозова мы узнаем из другой переписки.

Картина Морозова «Выход из сельской церкви» была на Академической выставке 1865 года, когда Павел Михайлович видел ее и не одобрил ее колорита. Попала она к нему позднее — в 1867 году.

Он писал Горавскому:

«Дорогой мой, Аполлинарий Гиляриевич. Мы все здоровы и все Вам кланяемся, как Ваше здоровье? Я все докучаю Вам моими комиссиями, простите, сделайте милость.
Во-первых, меня просили узнать, где находится в настоящее время г. Айвазовский. Это узнать можно, полагаю, на постоянной выставке; потом, нельзя ли разузнать нельзя ли будет приобрести «Будочники-славильщики» Соломаткина и «Выход из сельской церкви» Морозова и если можно, то за какие цены. Если бы Вы дали мне эти сведения в скором времени, то очень бы одолжили.

Преданный Вам Павел Третьяков».

Через некоторое время Горавский сообщает: «Картину Соломаткина «Будочники-славильщики» удалось мне вчерашним вечером приобресть за 50 р. с. от позолотчика Иванова».

На другой день он пишет: «Вчерашний день, т. е. 4 февраля, деньги 51 рубль получил и картину Соломаткина вручил, не теряя времени, а с 11 часов утра отправился хлопотать насчет другой».

Он был у отца Морозова и купил картину «Выход из сельской церкви» за 400 рублей.

В декабре 1867 года Горавский писал Павлу Михайловичу: «Вчерашний день вечером в 8 час. получил единовременно от Вас письмо и телеграмму: в письме написано Максимова39 картину покупать, а в телеграмме подождать». В этом же письме он сообщает, что премии получили: Максимов, Клодт40, Мещерский41, Соколов42, жанристы Дмитриев43, Журавлев44, Соломаткин и пейзажист Шишкин45. «Максимов вполне отличился своим произведением. Молодой еще художник, лет 27, работал все с натуры, бывши в деревне, а теперь он тут живет...

По моему мнению, Вам, если добывать в галерею, то то, что действительно заслуживает особого внимания. Вот авторы и сюжеты, пользующиеся нонче специальным авторитетом:

1. Максимов — Рассказы бабушки.
2. Дмитриев — Становой свидетельствует найденное тело утопленника (и т. д.)».

Павел Михайлович приобрел «Бабушкины сказки».

«Получивши сегодняшнюю телеграмму, — пишет Горавский, — тотчас же поехал и письменно объявил Дм. Вас. Григоровичу46 и Барткову47 на постоянной выставке, что картина Максимова куплена... Узнал, что она оценена в 500 рубл.».

Картина же Дмитриева, находящаяся в галерее, есть повторение этой, и когда поступила, не знаем.

В этом же году поступило тоже капитальное произведение — картина Перова «Ученики мастеровые везут воду» («Тройка»).

Мы имеем расписку Перова от 22 января 1867 года:

«За проданную мною картину господину П.М. Третьякову «Мальчики мастеровые» ценою восемьсот пятьдесят рублей с[еребром] деньги получил сполна и вследствие того квитанцию от оной картины передал владельцу ее г-ну Третьякову.

Академик В. Перов».

Он только что за нее и за «Приезд гувернантки в купеческий дом» получил звание академика.

Картина «Приезд гувернантки» была приобретена Павлом Михайловичем позднее. В 1875 году он в письме к Крамскому от 7 апреля спрашивает: «Помните ли Вы картину Перова «Приезд гувернантки» и какого Вы об ней мнения, она кажется продается».

Крамской ответил 19 апреля: «Приезд гувернантки я помню очень хорошо, в то время, когда я увидел эту картину на конкурсе (что было давно), я думал как бы это было хорошо, если бы было только две фигуры, гувернантка и хозяин, пожалуй, еще девчонка — будущая ученица, и только. Сама гувернантка прелестна, в ней конфуз, торопливость какая-то, что-то такое, что сразу заставляет зрителя понять личность и даже момент; хозяин тоже недурен, хотя не нов. У Островского взят. Остальные лица лишние и только дело портят. Не знаю, как теперь я нашел бы эту картину, за это не отвечаю».

В 1868 году поступают в собрание Павла Михайловича разнообразные произведения, о которых узнаем из писем Риццони. Он пишет из Рима 11 февраля 1868 года: «Картина М.К. Клодта, которую Вы приобрели, есть именно та, о которой я Вам специально говорил, будучи в Москве, я радуюсь, что она Ваша собственность». Это «Закат солнца в Орловской губернии».

Относительно этой картины мы имеем в письме Клодта образец «торгования». Клодт пишет: «Если бы Вы дали мне за мою картину тысячу рублей, то этим сделали бы большое одолжение мне, но так как Вы в Вашем письме просите меня сделать одолжение Вам и уступить эту картину за восемьсот рублей, на что я положительно и окончательно не согласен, то предлагаю Вам следующий выход. Половину одолжения сделаю я Вам, а другую половину Вы мне, т. е. я уступлю с тысячи сто, а Вы прибавите к восьмистам сто рублей, что составит девятьсот рублей. Если Вы согласны, то потрудитесь меня уведомить сейчас же телеграммой, дабы я мог переслать ее Вам, согласно Вашему желанию, к празднику».

2 января 1868 года Клодт уведомляет о получении 917 рублей (900 за картину, 7 рублей пересылка и 10 рублей ящик).

В письме Риццони от 12 ноября из Петербурга мы читаем: «Картина Дюккера будет уложена вместе с Боголюбовым в один ящик».

Картина Боголюбова — «Золотой Рог», а Дюккера этого года в собрании нет. Возможно, что картина Дюккера была послана для собрания С.М. Третьякова. Я хорошо помню одну из картин Дюккера: она была меньше, чем «Дубовая роща», изображала лужок на берегу ручья с мальчиком, стерегущим гусей, лежа на траве.

В том же письме Риццони пишет дальше: «Сегодня еще раз смотрел картину Щедрина48 у Бернардака49 и наконец удалось повидаться с гос[поди]ном Бернардаки лично. Картину он продает, но не возьмет менее 2500 рублей. Насчет Щедрина я остаюсь при мнении, высказанном в первом письме, а именно, что она вещь в высшей степени замечательная. Сюжет ее — Marina Granda в Сорренто, краски чрезвычайно свежи, вода превосходно написана, фигур довольно много и ловко тронуты».

20 декабря он снова пишет об этой вещи: «В четверг в 12 часов был у Бернардака и передал ему 1200 руб. Когда мы сняли Щедрина, я только увидал, что это за вещь, она, как Вы знаете, висела очень плохо, совершенно в полутьме. Я взял у него картину сейчас же и сам на извозчике повез к Беггрову50, там будет сделан крепкий ящик и завтра... можно будет отослать.

У Бернардака в спальной я видел портрет Струговщикова51, написано Брюлловым, тот самый портрет, что был на Лондонской выставке. Я спросил у Бернардака, продает ли он его, — он говорит — да. Когда будете в Петербурге взгляните на этого Брюллова».

1868-м годом помечена приобретенная Павлом Михайловичем картинка Риццони «Ослики». О поступлении ее следов нет, но из письма Александра Антоновича знаем, что он весною 1868 года собирался в Кампанье написать несколько осликов. Вещь эту он написал и осенью привез с собой в Россию.

В этом же году Павлу Михайловичу понравился эскиз Павла Риццони, и он решил взять его взамен когда-то купленной и разонравившейся вещи, висевшей у П. Риццони в Петербурге. Это «В винном погребке». Александр Антонович должен был привезти эту картину и забывал ее взять и только в 1869 году привез ее к Павлу Михайловичу.

В этом году Горавский пишет, что брат Ипполит состоит куратором в имении Трощинских, а теперь Мясниковых, где будет аукцион, и Ипполит постарается приобрести для Павла Михайловича портрет Трощинского работы Боровиковского. Но с течением времени оказалось, что Мясников — наследник Трощинского — купил сам все лучшие вещи. К Павлу Михайловичу попал только портрет управляющего Трощинского работы Боровиковского.

В 1868 году мы имеем записку Н.С. Черкасова52 к Павлу Михайловичу: «Позвольте Вас поздравить с новым приобретением картины Пуки-рева. Деньги 200 рублей я получил. При первом случае постараюсь ему передать, но имею честь Вас уведомить, что г-на Шухвостова53 я еще не видал, поэтому не могу Вас уведомить, согласится ли он на эту цену или нет».

К кому из двух художников относятся 200 рублей, не очень ясно, но ясно, что картина Пукирева «В мастерской художника» была приобретена, а также, вероятно, приобретена и одна из трех имеющихся в коллекции Павла Михайловича вещей Шухвостова.

Мы имеем письмо Павла Михайловича к Айвазовскому от 5 мая 1868 года:

«Милостивый государь Иван Константинович! Осмеливаюсь напомнить Вам Ваше обещание: я был бы очень благодарен, если бы Вы мне теперь летом прислали картину и приказали бы кому передать «Грот Балаклавы», может быть Вам не угодно ли знать величину этой картины. Но для меня все равно, если новая будет меньше величиной, дайте мне Вашу волшебную воду такую, которая вполне бы передавала Ваш бесподобный талант.
Простите, что пишу Вам, но уже очень хочется поскорее иметь Вашу картину в своей коллекции.
С глубочайшим почтением имею честь быть Вам, милостивый государь,

преданнейшим слугою
П. Третьяков».

* * *

Вторично Сергей Михайлович женился 10 ноября 1868 года. Справлялась свадьба в новой квартире его, на Мясницкой.

Женился Сергей Михайлович на Елене Андреевне Матвеевой54 — девушке образованной, оригинальной красоты. Она имела изумительные покатые плечи, бледное, чуть-чуть одутловатое лицо, тяжелый жгут волос на затылке и крошечные руки, которыми очень гордилась. Елена Андреевна с Верой Николаевной не подружилась. Слишком разный у них был образ жизни. Детей у Елены Андреевны не было. Эти семейные радости ей были неизвестны, тогда как в жизни Веры Николаевны они занимали большое место.

Вера Николаевна и Павел Михайлович радовались, что у них девочки почти ровесницы. Отец радовался потому, что боялся, что не сумел бы воспитать мальчиков, а мать радовалась, вспоминая, как росла с сестрой Зинаидой и какая их соединяла дружба. Она надеялась видеть то же в своих девочках и уже мечтала развить в них музыкальность с помощью своего бывшего учителя Риба.

«Музыка влияла на меня ужасно, — записывает Вера Николаевна в детском альбоме. — Через серьезное изучение музыки, под руководством великолепного педагога И.В. Риба, я и во все старалась вдумываться глубже и находить самую глубокую и настоящую истину, руководясь советами его. Сколько счастливых часов провела я за фортепиано, играя для себя и для других. Чувствуя, что музыка облагораживает человека, делает его счастливым, как я это видела на себе и на тете Зине, я решила как только возможно лучше передать вам это искусство.

Папаша твой тоже любил и понимал музыку, все-таки был он больше привязан к живописи и с полной преданностью служил этому искусству, покупая самые лучшие произведения старой и новейшей школы. Я, не понимая почти ничего в этом искусстве, начала в скором времени привыкать к некоторым картинам, а потом и любить их. Слушая разговоры художников, которые так часто приходили к нам, я сама потом стала иначе смотреть на картины, как на сочинения и на исполнение. Ты тоже, Вера, незаметно изучивала содержание картин, даже запоминала имена художников, помогая мне назвать их, если я забывала фамилию. Меня многие утешали, что для первого возраста ребенка лучше вашей обстановки нельзя было бы желать. Вследствие впечатления глаза, ты должна была размышлять, а музыка развивала в тебе другие стороны, более духовные, чувствительные.

Вследствие того, что папаша с таким интересом относился ко всему и я стала понимать то, что мне недоступно казалось прежде. В музыке мы всегда сходились в мнении. Как я, так и он особенно любили классическую музыку. Моего любимого Баха он бессознательно любил, что меня весьма удивляло, потому что этот род музыки надо прежде изучить и потом только полюбить. Я с сестрой Зинаидой Николаевной играла концерт Баха на 2 фортепиано (в тот вечер присутствовал знаменитый скрипач Лауб, приглашенный быть профессором в Московскую консерваторию) и папаша был очень доволен, а с нами делалось лихорадочное состояние от волнения и восторга.

Отрадно было бы мне услыхать вас двух, исполняющими этот концерт, и припоминать это чудное время».

В 1869 году Третьяковы наняли дачу в Кунцеве. Жили опять все вместе с Александрой Даниловной и ее домочадцами. Дача была большая и поместительная.

Кто не знает теперь Кунцева? Но немногие помнят его шестьдесят лет назад. Вид был так же фееричен, но открывалась панорама из беседки и нескольких открытых мест, которые, как громадные окна, были вырублены в стенах деревьев.

С осени 1869 года при старшей девочке няню заменила Мария Ивановна Соц, подруга девичества Веры Николаевны. Она быстро достигла хороших результатов, работая рука об руку с молодой матерью. Скоро она взяла под свое наблюдение и вторую девочку.

В 1870 году родилась третья девочка. Мать описывает ее так: «1 марта родилась сестра Люба — существо похожее на цыганку и курносое до невероятности».

Лето 1870 года молодые Третьяковы жили в Кунцеве уже одни. А 16 августа Павел Михайлович, Вера Николаевна и Жегин отправились в Н. Новгород и дальше по Волге до Саратова. Поездку эту Вера Николаевна описывает подробно в дневнике, а также рассказывает о нем в детском альбоме:

«Мы намеревались познакомиться немного с Россией и хорошенько осмотреть Крым, который давно хотелось увидать и сравнить с Италией, которую мы довольно хорошо осмотрели в последнее путешествие».

От Саратова до Борисоглебска 300 верст путешественники наблюдали сплошное хлебное богатство, поражавшее Веру Николаевну. Из Борисоглебска поехали по железной дороге через Харьков в Таганрог, где сели на пароход.

В Керчи сходили на берег; город был разорен после Севастопольской войны, но своеобразен, с деревьями у тротуаров. На другое утро Павел Михайлович был в музее и всходил на гору Митридат.

Следующая остановка — Феодосия. «По дороге, — пишет Вера Николаевна в своем дневнике, — заехали мы к Айвазовскому в дом посмотреть последнее, будто бы великолепное произведение его «Каир», но так как я не знаток в живописи, то с большим удовольствием осмотрела его дом и отличный вид на море с террасы, чем самые картины, хорошо знакомые и по колориту и по содержанию. Мастерская его понравилась мне, да говорят он сам строил дом и ее55».

7 сентября останавливались в Ялте.

К вечеру — Севастополь. Грустная прогулка по местам сражений. 8-го Павел Михайлович с раннего утра до 9 часов один бродил, а потом карабкались на Малахов курган, с восхищением вспоминали о геройстве его защитников.

Так они добрались до Одессы и через Киев вернулись домой.

«Вот наше первое путешествие по России, — пишет она в детском альбоме. — С весьма хорошим впечатлением вернулись мы домой, только испытали мы много лишений дорогой насчет еды, так что, вернувшись домой, хороший стакан чаю и простой кусок говядины были для нас роскошью. Паша и я умели всегда довольствоваться всем, что по возможности доставляли нам обстоятельства. Любили мы всегда путешествовать вдвоем... Папаша во время путешествия никогда не скучал, мог интересоваться всем, что только попадалось на глаза. Кроме живописи любил он природу и гулять по городу и окрестностям ему неизвестным составляло одно из величайших наслаждений. Меня приучал он ходить очень много. Так, к концу нашего путешествия до такой степени сделаешься легкой и усталости никакой не чувствуешь».

В декабре Мария Ивановна Соц оставила дом Третьяковых — ей предложили место учительницы в городской школе.

Осенью Вера Николаевна пригласила к детям М.И. Вальтер.

Имея такого хорошего человека при детях, не говоря уже о Марье Ивановне Третьяковой, Павел Михайлович и Вера Николаевна могли спокойно оставлять детей. Они пользовались этим и два года подряд путешествовали.

В 1872 году Вера Николаевна записывает в детский альбом:

«2 сентября папаша и я отправились в путь к Крыму навестить одного молодого художника Васильева, чахоточного больного, жившего другой год в Ялте для излечения. Прожив в Ялте две недели, мы очень хорошо ознакомились с окрестностями этого местечка и решили, что когда-нибудь осенью мы непременно возьмем вас двух с собой и поживем всю осень...

Из Крыма думали мы поехать в Константинополь, но карантин десятидневный удержал нас от исполнения этого намерения. Отправились мы путешествовать из Одессы в Львов. Оттуда в Краков, Вену, Мюнхен. Нюренберг, Прагу, Дрезден, Берлин, Петербург и Москву».

На следующую осень Павел Михайлович и Вера Николаевна ездили в Вену на Всемирную выставку, где пробыли три недели. «Сюда приезжали Перовы, муж и жена, с ними-то мы и осматривали последние дни выставку».

Зима 1872/73 года прошла с большим разнообразием. Кроме посещения оперы Музыкального общества Вера Николаевна устраивала для молодежи, родственников и знакомых семейные танцевальные вечера. Кроме того, устраивались маскарады. Один из них был устроен Дмитрием Петровичем и Софьей Сергеевной Боткиными. Был настоящий костюмированный бал. Вера Николаевна, явившись в паре с братом Николаем Николаевичем в костюме остячки (сшитом дома по образцу, скопированному в этнографическом отделе Румянцевского музея), в глухой маске, неузнанная никем, переменила затем костюм на костюм Маргариты Валуа.

В январе 1873 года Вера Николаевна записывает: «В этом месяце осуществился наш кружок музыкальный под покровительством нашего многоуважаемого учителя И.В. Риба. Цель этого музыкального кружка следующая: собираться всем ученицам г. Риба и играть, по возможности, хорошо наилучшие музыкальные произведения... Мы исполняли пьесы в 8 рук, трио, дуэты с аккомпанементом и соло на фортепьяно. В первом собрании собралось уже до 50 членов, так что наши вечера получили довольно серьезный характер».

Вера Николаевна играла дома всякий день по утрам. Я хорошо помню ясное утро: я сижу на теплом от солнечных лучей паркете в гостиной и играю в кукольный театр. А рядом в зале, соединенном с гостиной аркой, играет мать. Какие вещи она играла, я узнала много позднее, но я знала эти вещи и не помнила себя без них. Она играла ноктюрны Фильда, этюды Гензельта и Шопена. Шопена без конца.

Точно так же я не помню себя без картин на стенах. Они были всегда. Из трех парадных комнат бельэтажа картины висели в двух — гостиной и столовой. Эти три комнаты шли подряд, соединенные арками, по две в стене, которые оставляли между собой широкий простенок. В гостиной в этих простенках, а также по стене против окон были развешаны картины. Против окон висела картина «Княжна Тараканова». Я помню, с каким ужасом я не могла отвести глаз от крыс. Я не понимала, что Тараканова боится не крыс, а прибывающей воды. Над одним из боковых диванов висела картина «Привал арестантов» Якоби, над диваном во втором простенке — «Пифагорейцы Бронникова. По бокам «Таракановой» я помню «Похороны» Реймерса56, «Богоматерь с голубем» и «Нерукотворенный образ» Бруни. Висели и другие картины, но они не отразились в моей памяти.

Под углом к Лагорио, в узком простенке, висела картина Сильвестра Щедрина «Каскады в Тиволи». Над угловым диваном висели на одной стене «Мальчики мастеровые», а на другой «Охотники» Перова. В широком простенке между арками стоял закусочный буфетик, над ним висели часы, а по бокам две картины Перова — «Рыболов» и «Странник».

Внизу, в кабинете отца, который приходился под столовой, стены были сплошь завешаны картинами. Во-первых, висела от пола до потолка, занимая всю стену, картина Филиппова «Военная дорога во время Крымской войны», которая давала громадный материал для рассматривания. Я как сейчас вижу ее там, а также Боровиковского — портрет брюнетки с усиками и с желтым шарфом и мужчины со звездой и бородавкой на лице; этюд женщины для «Мучения св. Екатерины» — Басина57, «Мальчик» — Егорова58, «Мальчик» — Тропинина (портрет сына художника), портреты Струговщикова, Рамазанова, доктора К.А. Яниша и особенно археолога Ланчи — Брюллова, который заставлял нас отворачиваться и ускорять шаги, когда нас с сестрой посылали вечером звать отца чай пить, — так жутко делалось от острых глаз этого старика в красном, которые, казалось, следят за всеми твоими движениями. И рядом Брюллов — Тропинина, от которого нельзя было глаз отвести — так красиво лицо и поразительны руки. Там же «Неравный брак», «Финляндские контрабандисты», «Голубоглазая девочка в голубом», «Сбор вишен», «Умирающий музыкант», «Последняя весна», «Продавец лимонов»59. А многие картины сливались в какую-то общую массу, без которой я себя не помню.

Так же было и с художниками; некоторые, бывая часто, не имели влияния на нашу жизнь. Я совсем не помню Неврева. Перова стала помнить гораздо раньше, чем Неврева, хотя Неврев бывал чаще.

* * *

1869 год. Переписка с друзьями у Павла Михайловича продолжалась по-прежнему.

От Горавского мы узнаем, что он по заказу Павла Михайловича пишет с фотографии портрет Даргомыжского, которого в коллекции не оказалось, и получает заказ написать Глинку, тоже по фотографии. Он описывает, как сестра Глинки — Людмила Ивановна Шестакова — дала ему маленький дагерротип, едва заметный снимок, и как, сняв стекло и сдунув пыль, он открыл превосходный портрет, которым пользовался для своей работы.

Между прочим, Горавский пишет 24 апреля 1869 года: «Сообщаю Вам, что имеется в виду у одной знакомой дамы оригинальная лошадка покойного Клодта60, вырезанная из дерева, пальмового, длина торса в этот лист — исполнена превосходно, сороковыми годами, то есть того же времени, как и Аничкинские лошади».

Риццони пишет из Парижа 27 апреля: «Во Флоренции заходил к Ге. О его «Христе в саду Ефсиманском» я, кажется, писал Вам из Рима». Вероятно, Павел Михайлович его расспрашивает об этой картине, так как в июне Риццони пишет из Риги: «Христос Ге в Ефсиманском саду по мысли и выражению головы Христа очень хорош... Картина плохо нарисована, фигура Христа немного падает, кроме того, фигура утрирована реализмом, т. е. он одел Христа положительно в тряпки, да еще в грязных. Живопись в этой картине до дерзости небрежна. Композиция состоит из одной фигуры, окружена большими деревьями. Луна светит и бросает скользящие света на камнях и на земле. Сама фигура в сильном полутоне. Выражение головы Христа было прекрасно и общий тон в этой картине был очень хорош. Вот все, что я могу сказать про Христа Ге».

Картина эта поступила к Павлу Михайловичу позднее.

Риццони отвечает на поручения Павла Михайловича, а также от себя извещает о выставках, конкурсах и находках. Деятельность и живость его поразительны. Он пишет: «Крамскому поручение Ваше передал, он очень обрадовался Вашим предложением и сегодняшнею почтою обещался написать Вам. От Волкова ответ насчет Брюллова еще не имею. Жанриста Клодта не нашел дома, не мог узнать насчет пейзажиста, где не спрашивал об нем... Сегодня еще пойду к Мих. Петр. У Монигетти61 не успел быть вчера вечером, пойду сегодня».

«27 субб[ота]. Сегодня отвечаю Вам на все вопросы подробно. Горностаева согласна уступить Вам Брюллова за 500 рублей62. В случае согласия с Вашей стороны обратитесь к Волкову. (Пав. Ник. Волков на Вас. Остр.)

Клодта*********** вчера искал до поздней ночи... Я пустился искать его отца. Сегодня утром узнал, что он уехал в деревню Симендяево, Смол. губ.... Верещагина акварель можно приобрести, она не продана. Верещагин желает за «Colombarium»63 60 руб., хотел в случае приобретения прибавить фигуру ради размера.

Вопрос о Монигетти только остается неразрешенным... Пойду сегодня в 4 часа к нему с Лавеццари64, мой хороший знакомый, который мне именно говорил о том, что Монигетти желает будто продавать. Как только узнаю, тотчас напишу...».

Без числа: «Письмо Ваше получил перед отъездом. Немедленно пошел к Щедрину65, не застал его дома... Просил его жену передать ему Ваше желание... Почему именно просите уступить этот портрет... Встретил Крамского, он говорит, что Вам немедленно написал и что назначил за портрет 500 рубл. Мне эта цена показалась дорого и я ему сказал, что Перов взял за портрет Писемского66 350 руб., на что он ответил, что «очень может быть, но я меньше 5-ти сот никак не возьму — откажусь от этой работы». Круто сказано!

Был у Монигетти, не застал его дома. Если он в случае продаст своего Брюллова, то он все равно обратится к Вам... Как Вы порешили с Горностаевским Брюлловым? Сегодня... еду домой, чему ужасно рад!»

«1 Окт. Депешу и письмо с переводом получил. Перевод отдал Волкову и с ним вместе поехал к Беггрову, чтобы передать Брюллова для немедленной пересылки... Сию минуту встретил Щедрина, он мне говорит, что охотно уступает Вам портрет дяди, потому что он будет иметь у Вас значение. Щедрин Вам завтра напишет и хочет назначить цену 300 руб.... Верещагину передал, что акварель Ваша, он прибавит фигуру монаха в белом костюме.

Еще новость и довольно интересная: вчера встретил нечаянно дочь покойного Егорова, видел у нее 5 вещей этого художника, из которых в особенности одна («Голова мальчика» написана в 1812 и сохранена удивительно), подходит к Вашему собранию. Когда Вы будете здесь в октябре, то непременно взгляните. Из Риги напишу подробно. Теперь просто невмоготу. Прощайте, всего Вам лучшего...».

«4 окт. Рига... Хотел Вам насчет Егорова написать несколько подробнее, из Питера было некогда. Вот в чем дело. Как будете в Петербурге в октябре, то заезжайте на В.О. по среднем проспекте в 13 линии, в казенном доме призрения бедных спросить полковницу Розлачь. Вот дочь Егорова. У нее Вы увидите: № 1. Купающиеся нимфы, № 2. Этюд мальчика, № 3. Этюд головы старика... № 4. Избиение младенцев... № 5. Варвара великомученица, № 6 и № 7. Воскресение Спасителя и положение во гроб... хорошенькие эскизики, № 8. Матерь божия, молящаяся. В особенности голова молодого человека под № 2 для Вас очень подходящая».

22 ноября 1869 года Риццони пишет по поводу портрета Тургенева, заказанного Павлом Михайловичем Гуну67: «Когда я Гуну говорил об этом деле весною, то он струсил, говорит: «опасно взяться за портреты с такого господина, сейчас обругают», а у нас на этот счет молодцы... Кроме Гуна мог бы только пожелать, чтобы Перов его писал, но Вы не хотели все портреты одного и того же мастера, а то, разумеется, был бы за Перова. Как Вы покончили с Крамским на счет Гончарова?».

Надо сказать, что желание Павла Михайловича иметь портрет Гончарова было началом переписки и затем знакомства с Крамским.

В конце 1869 года между ними состоялся обмен письмами, о которых мы уже знаем от Риццони.

26 сентября Крамской писал: «Поручение Ваше, переданное мне Алекс. Риццони, написать портрет Ивана Александровича Гончарова, к моему крайнему сожалению, не может быть исполнено скоро, так как я уезжаю в первых числах октября за границу на два месяца.

Однако же, имея в своем распоряжении целую неделю, а может быть, и 10 дней, я сегодня же был у Гончарова, полагал начать портрет немедленно, но Ив. Алекс. предпочел отложить до моего возвращения, потому, как он сказал, что надеется к тому времени сделаться еще лучше. Во всяком случае, портрет ближе января или накануне Нового года быть у Вас не может.

Цена моя за коленный портрет в величину Писемского 500 р. серебр.».

Павел Михайлович ответил 29 сентября:

«Милостивый государь Иван Николаевич! Я очень сожалею, что не мог увидать Вас лично в Петербурге и никак не успел зайти к Ивану Александровичу (я всего только один день оставался в СПБурге), я бы упросил Ивана Алекс, посидеть теперь же, не откладывая; в декабре погода для работы будет самая неблагоприятная, да к тому же мне очень хочется поскорее иметь портрет; если бы Вы могли отложить поездку на несколько дней и уговорить Ивана Александровича, чтобы сделать портрет теперь же, — я был бы Вам очень благодарен.
За портрет А.Ф. Писемского Перов взял 350 рублей. Но я согласен на Вашу цену, я желаю только, чтобы портрет глубокопочитаемого мною Ивана Александровича Гончарова был отличный, и уверен, что Вы употребите все средства, чтобы он вышел таким — так как Вы, вероятно, также любите и уважаете Ивана Александровича.
С искренним почтением имею честь быть преданнейшим вашим слугой

П. Третьяков».

В следующем письме Крамской пишет, что занят и торопится уехать. Павел Михайлович просит его немедленно заняться портретом по возвращении из-за границы, причем прибавляет: «...в половине декабря я буду в Петербурге и тогда надеюсь лично познакомиться». В декабре им познакомиться не удалось, и опять идет переписка. Гончаров оттягивает, ссылаясь на нездоровье, на непогоду, просит отложить до весны, но и в феврале Крамскому не удалось уговорить Гончарова позировать. В марте, получив письмо Павла Михайловича, Гончаров совсем было согласился, но накануне первого сеанса окончательно отступился от позирования и всю ответственность перед Павлом Михайловичем взял на себя.

Осенью 1870 года Павел Михайлович заходил к Гончарову, надеясь его убедить, но не застал дома.

В 1874 году Иван Александрович, тронутый настойчивым желанием Павла Михайловича иметь его портрет, согласился позировать и не только согласился, но и интересовался и радовался, что портрет похож и удачен.

Крамской писал Павлу Михайловичу в марте 1874 года: «Портрет Ив. Ал. Гончарова мною уже начат, работаем каждый день. Сидит он хорошо. Совсем стал ручным».

Насчет портретов, писанных в 1869 году Перовым, упоминается у Риццони: «В портретах Перова нахожу однообразность колорита. Борисовский68 и Безсонов69 очень похожи». К Павлу Михайловичу портрет Безсонова попал гораздо позднее.

29 декабря Риццони пишет: «К Гуну писал насчет Тургенева, как получу ответ, немедленно сообщу Вам. Очень рад за Ваши новые приобретения, где все это теперь поместится? Ведь много нового прибавилось. Г-жа Розлачь действительно очень бедная госпожа. Вы сделали доброе дело. «Голова мальчика» очень оригинальная и интересно написанная. Интересно посмотреть на портрет Брюллова от Тропинина, не имею о нем понятия».

1869 год был богат вкладами в коллекцию Павла Михайловича. Риццони пишет из Риги: «Дорогой друг Павел Михайлович, не знаю что Вам сказать относительно статей (отзывов) моих работ, ведь возмутительно, прошел только год, что меня расхвалили чуть не до небес, что сравнивали меня с лучшими фламандцами, теперь я хуже не сделался, а стараются закидать грязью... Ну-с, — однако плюнем на это дело — не стоит по настоящему и разговаривать.

Жалею ужасно, что Вы, дорогой друг, хворали, воображаю как В[ера] Н[иколаевна] беспокоилась, теперь же душевно рад что поправились и выезжаете. Насчет Ваших приобретений могу только радоваться и поздравить Вас. Когда я об этом рассказал сестре, то она перепугалась, что Вы на такую большую сумму купили картин, — думает что вы разоритесь... Как обогатится Ваша галерея этой приобретение, я почти всех вещей помню, обнимаю Вас крепко за такой подвиг. Долго мне придется ждать, пока я увижу всех этих голубчиков расставлено по своим местам. Браво и браво!»

Круг знакомых и друзей Павла Михайловича непрестанно расширялся. С Чистяковым, у которого он приобрел «Голову каменотеса», началась частая и интересная переписка, к Ге Павел Михайлович обратился с просьбой уступить ему портрет Герцена70. Ге портрет ему не отдал, но это было предлогом для начала искренней близости. С Шишкиным, с этим чудесным по живописи «лесным царем», переписки, собственно, не было. Шишкин был не из легко пишущих людей. Он писал только записочки. 9 ноября 1869 года он написал: «Я очень рад, что картина моя попала к Вам в такое богатое собрание русских художников». Другой раз, 1 мая 1872 года, было записано: «В субботу от Перова я имел удовольствие получить перевод, а сегодня получил деньги 1500 руб., за кои приношу мою искреннюю благодарность и душевно рад, что картина Вам понравилась и после того, как я ее кончил». Длиннее он не писал.

Началом сердечных отношений Максимова с Павлом Михайловичем было его желание выставить картину «Бабушкины сказки», купленную после конкурса 1867 года. Павел Михайлович пишет ему в ответ 16 августа 1870 года:

«Милостивый государь Василий Максимович! Картину Вашу с удовольствием посылаю прямо в Правление Академии, по окончании же выставки покорнейше прошу как можно поторопиться, чтобы картина была хорошо упакована и немедленно отправлена в Москву ко мне. Я потому заметил это, что в Академии очень неаккуратно обращаются с картинами, в прошлом году я получил свои вещи через несколько месяцев после закрытия выставки и пейзаж Каменева71 прорванным.
Я бы советовал и просил Вас исправить руки у женской фигуры с ребенком, которые весьма неправильны: левая, которая держит ребенка, вся ужасно длинна, а правая в верхней части длинна, а в нижней коротка, мне кажется, что можно исправить, и время до открытия выставки еще много. С глубочайшим почтением имею честь быть Вашим покорнейшим слугой

П. Третьяков».

22 декабря Максимов очень благодарит Павла Михайловича и возвращает ему картину в сохранности. Он пространно объясняет причину, почему желаемую поправку он сделать не мог.

1871 год ознаменовался большим событием — созданием Товарищества передвижных художественных выставок72. Члены его готовятся к первой выставке. Готовится и Павел Михайлович. Выставлены будут принадлежащие ему вещи: Перова — портрет А.Н. Островского, «Охотники и «Рыболов». Крамской пишет «Майскую ночь», Ге — «Петра и Алексея», Саврасов — «Грачи прилетели». Павел Михайлович следит за ходом работ. В мае Ге сообщает ему: «Работа моя идет, слава богу, я целые дни работаю и надеюсь до отъезда привести в такой вид, что осенью непременно поставлю на выставку».

2 сентября Риццони написал: «Картина Ге мне чрезвычайно нравится, по моему мнению, это лучшее, что он когда-либо производил. Я желал бы только, чтобы он сохранил выражение лиц, как оно теперь, все превосходно».

Картина возбудила толки и споры, о чем мы читаем у Стасова. Чистяков писал о ней Павлу Михайловичу: «Петр Великий вещь очень-очень выразительная, но взгляды на эту картину расходятся. Что совершенно логично. Всякий видит и смотрит и понимает по-своему. Во всяком случае, картина эта считается лучшей из картин Н.Н. Ге. Сказать Вам по правде и я так думаю. Радуюсь, что она у Вас».

Павел Михайлович приобрел ее до выставки. «Майская ночь» тоже выставлена уже его собственностью. Но по окончании выставки в Петербурге она не скоро попала к собственнику. Крамской ее прихорашивал. Он писал Павлу Михайловичу 10 апреля 1872 года, что «кое-что в ней прошел и кажется не испортил». Это «кое-что» оказалось: «...воду на первом плане всю сделал темнее, первый план с правой стороны прошел, бугорок под лодкой, над плотом, переменил, гору с тополями кончил, деревья около дому изменил несколько, и в тонах и в форме, и наконец другой берег облегчил в тонах и даже пришлось пройти и небо». Когда картина была прислана для выставки в Москву, оказалось, что она стала хуже, но Павел Михайлович, извещая об этом Крамского, писал: «несмотря на это, все, что Вы в ней сделали, вышло вполне хорошо».

В октябре Крамской собирается снова «пройти» «Майскую ночь», и просит прислать ее к нему. Павел Михайлович согласен, потому что он верит, что Крамской ее не испортит, тем более что послать ее все равно надо для отправки на Венскую выставку. Но он все-таки опасается. «Положим, — пишет он, — что Вы на нее смотря как на свое детище будете уверены, что не испортите, но ведь бывает, что родители хороших детей желая сделать еще лучшими — иногда портят их».

А саврасовские «Грачи прилетели» произвели необыкновенно приятное впечатление на всех, видевших их, своей правдой и большой поэзией.

Была на выставке картина Прянишникова «Порожняки» — вещь глубокой выразительности73. Ге в письме радуется, что Павел Михайлович, не получив оригинала, заказал художнику повторение.

Выставка, давшая много славы художникам, принесла много похвал и Павлу Михайловичу. Ведь какие вещи принадлежали ему! Васильев писал Павлу Михайловичу из Ялты: «Очень рад, что лучшие произведения, как то: Перов, Крамской и Ге попали опять-таки в Вашу галерею. Вы, вероятно, читали, как удивляются Вам и Вашей галерее».

Стасов, описывая в большой статье выставку74, посвящает много строк Павлу Михайловичу. Начав с того, что он злейший враг Петербурга, потому что увозит все лучшие вещи в Москву, кончает величайшими похвалами: «Чего не делают большие общественные учреждения, — то поднял на плечи частный человек и выполняет со страстью, с жаром, с увлечением и — что всего удивительнее — с толком. В его коллекции, говорят, нет картин слабых, плохих, но чтобы разбирать таким образом, нужны вкус, знание. Сверх того никто столько не хлопотал и не заботился о личности и нуждах русских художников, как г. Третьяков».

Стасов говорит это, зная о собраниях Павла Михайловича только по его приобретениям с выставок. С коллекцией в целом он ознакомился много лет спустя — в 1880 году.

* * *

1871 год был отмечен также заказом Антокольскому статуи «Иоанн Грозный». 20 февраля Горавский сообщал Павлу Михайловичу: «В нашем художественном мире большой фурор произвела статуя Иоанна Грозного Антокольского произведения, то есть того самого автора, который приделывал четвертую ногу к Клодтовской лошадке, приобретенной Вами... Царь************ заказал из бронзы75, а Владимир Александрович76 из мрамору, удостоили его Академиком, снабдили деньгами и отправили за границу и действительно он заслужил это».

Сообщение Горавского запоздало: Павел Михайлович уже заказал Антокольскому «Грозного» из бронзы и, как он рассказывает в письме 10 февраля Крамскому, советовал Солдатенкову заказать из мрамора, но Солдатенков находит цену 8 тысяч слишком высокой и предполагает заказать в маленьком виде из дерева.

21 февраля Крамской написал Павлу Михайловичу, что статуя из мрамора будет заказана от высочайшего имени за 10 тысяч с тем, чтобы не повторять. Павел Михайлович в недоумении и возмущении. «На днях, — пишет он, — получил Ваше письмо, ранее того дня два я писал г. Антокольскому, спрашивая, когда он предполагает выехать, но ответа еще не имею. Мне кажется очень странным: как может новый заказ статуи из мрамора уничтожить уже прежде принятый из бронзы. Кто бы ни заказывал, следовало бы объяснить, что уже взяты заказы из дерева и бронзы, и если новый заказ идет от высочайшего имени, тем более должна соблюдаться справедливость. Хотя у нас нет письменного условия и не был дан задаток, но я считал и считаю заказ мой не мнимым, а действительным, другое дело, если художник считает заказ мой для себя невыгодным — в противном случае я не желаю отказаться от него... г. Антокольский меня спрашивает, если в случае он получит заказ из мрамора, — оставлю ли я ему заказ из бронзы. Я положительно отвечал ему, что заказ во всяком случае остается. Извините, что я беспокою Вас этим письмом, пишу потому Вам, что через Вас началось это дело».

По-видимому, высочайший заказ не состоялся, так как Крамской известил Павла Михайловича 30 марта: «Антокольский уехал наконец благодаря Вашему вмешательству и помощи». В чем состояла эта помощь, рассказал в своей речи на Первом съезде русских художников 1894 года Н.Н. Ге*************, вспомнив об отношении Павла Михайловича к Антокольскому, в то время еще неизвестному молодому скульптору: «Он сделал очень хорошую статую Иоанна Грозного, которая находилась на верху Академии. Его торопили, что надо скорее убирать и нельзя долго держать. Он ее кончил. Ему было нечего есть, о чем обыкновенно забывают окружающие. Масса народу пошла толпою в эту мастерскую смотреть произведение. Между прочим, пришел и П.М. Третьяков. Я с ним встретился и тогда уже чувствовал, что в П[авле] Михайловиче] живет не только коллектор, но и человек глубокий. Я ему сказал, что надо поддержать этого больного человека: «Что же сделать?» — «Очень просто, вы приобретете его статую». — «Да я скульптуры не собираю». — «Вы приобретете ее условно, т. е. до той покупки, которая будет впоследствии, а она наверное будет. Но ему слишком тяжело дожидаться; этот месяц, который он проведет в ожидании, может его сокрушить». — «Я согласен ее купить, а дальше?» — «Дальше, дайте ему 1000 рублей и чтобы он ехал за границу». Павел Михайлович вынул 1000 рублей и, отдав мне, сказал: «Передайте ему и пусть он едет». — Это один из таких актов, которые мне чрезвычайно дорого сообщить, а вам чрезвычайно дорого услышать»**************.

Павел Михайлович справляется об Антокольском у Ге, который пишет 8 апреля, что Антокольский уехал, и никто не мог сказать, где он: «Я пишу во Флоренцию на имя брата моего Забелла77, которого он наверно увидит. Я ему передаю со всею точностью Ваши желания».

7 мая Ге пишет, что получил письмо от Антокольского из Флоренции: «Исполняя его просьбу тотчас по получении денег возвратить с благодарностью Вам — я просил перевести в Москву на Ваше имя 1000 руб. При этом я еще Вас искренне благодарю за эту помощь и никогда не забуду Ваше истинно человеческое участие к художнику».

18 мая он пишет снова: «Сейчас получил письмо — ответ от Антокольского. Он в Риме, здоров и согласен исполнить для Вас из мрамора Грозного. Он очень рад, что это будет для Вас, потому что надеется это сделать так, как следует, оконченное произведение, и просит сообщить, что ежели это состоится, то он только и будет делать этот экземпляр, не любя повторяться, разве получит приказание исполнить для кого из царской фамилии».

Павел Михайлович не любил повторений, прибегал к ним в редких, исключительных случаях. Ему очень не хотелось иметь повторение «Христианской мученицы» Антокольского, а поэтому он предпочел получить ее с отбитым и приклеенным куском, чтобы не было второго экземпляра: это было в 1893 году78.

* * *

В начале 1872 года в собрание Павла Михайловича поступили две замечательные картины, получившие премии на конкурсе Общества поощрения художеств79, «Мокрый луг» Васильева и «Сосновый бор» Шишкина. О картине Васильева мы будем говорить подробно отдельно. Шишкин заболел тифом, не успев закончить картины, и Павел Михайлович не сразу взял ее. не зная, как она будет окончена. Но эта чудесная картина была окончена благополучно, и Шишкин душевно радовался, что картина понравилась.

Перед Второй передвижной выставкой Павел Михайлович приобрел «Христа в пустыне» Крамского. Васильев писал Павлу Михайловичу: «Поздравляю Вас с приобретением «Спасителя» Крамского. Независимо от того, что я хорош с Крамским, я должен сказать, что это самый большой, самый серьезный художник из русских...». Павел Михайлович ему ответил: «Спаситель» Крамского мне очень нравился, теперь также нравится, почему я спешил приобрести его, но многим он не очень нравится, а некоторым и вовсе. По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время и может быть ошибаюсь».

О «Христе» Крамского Павел Михайлович говорит в письме к Л.Н. Толстому от 9 июля 1894 года. Письмо это, по-видимому, не удовлетворило Павла Михайловича, сделав несколько помарок, он написал и послал другое: «Вы говорите, публика требует Христа — икону, а Ге дает Христа живого человека. Христа-человека давали многие художники, между другими Мункачи80, наш Иванов81... В «Что есть истина?» Христа совсем не вижу. Более всех для меня понятен «Христос в пустыне» Крамского. Я считаю эту картину крупным произведением и очень радуюсь, что это сделал русский художник, но со мною в этом едва ли кто будет согласен...».

Высоко ценил эту вещь и Ге. Говоря о Крамском, он сказал: «Он оставил одну из самых замечательных картин, находящуюся теперь в галерее Третьякова, это — «Христос в пустыне»***************.

Я хорошо помню, что Павел Михайлович считал «Христа» Крамского одной из лучших картин своего собрания. Вера Николаевна записала в дневнике 1880 года: «Приехал Гр. Гр. Мясоедов82 — художник, пользующийся репутацией прямого, честного человека. Прошла я всю картинную галерею, слушая его замечания, с которыми я соглашалась, но не со всеми. Он одобрил, что у нас копируют, это большое благо для поддержания русской школы. Заметил, что Крамской по своей сухой натуре не мог изобразить Христа как мирового страдальца, а вышел он у него как страдалец-сектант. Сказал про мой маленький портрет83, что все обстоит благополучно, а души нет моей ни в глазах, ни жизни в лице». Этим мнением о портрете Веры Николаевны Мясоедов подтвердил свое требовательное отношение к Крамскому.

На Второй передвижной выставке Павел Михайлович приобрел картину «Устье Невы» Боголюбова, за указание на которую благодарил Крамского. Там же были выставлены принадлежащие ему работы Перова — портреты Тургенева, Даля, Погодина, Достоевского и Майкова; Мясоедова — «Земство обедает», Клодта — «На пашне», «Ручей в лесу» и «Полдень» Шишкина.

В ближайшие годы появляются у Павла Михайловича картины В. Маковского, Куинджи, Ярошенко.

О великой тройке — Репине, Сурикове и Васнецове — я буду говорить отдельно. А сейчас хочется упомянуть о любви Павла Михайловича к большому художнику, давно умершему, произведения которого были ему чрезвычайно дороги и которых он добивался в течение многих лет84, это — Александр Иванов. Павел Михайлович писал М.П. Боткину 11 июня 1877 года: «Я бы очень желал иметь портрет масл[яными] краск[ами] А.А. Иванова; так как Вы его хорошо знали и теперь у Вас — полагаю — остается еще в памяти его лицо, то не можете ли Вы сделать для меня величайшее одолжение написать портрет Алекс[андра] Андр[еевича]. Мне кажется, если не осталось портрета его, то создать хотя довольно близкий теперь будет большая заслуга и честь, и Вам — самому жаркому поклоннику его — подобает эта честь. Создать же его по-моему только и можно в Риме, где его многие знали в настоящем свете».

Портрета М.П. Боткин не написал, а находящийся в галерее портрет Иванова сделан был С.П. Постниковым, жившим тоже в это время в Риме и знавшим Иванова.

В августе М.П. Боткин известил Павла Михайловича, что все этюды Иванова привезены им в Петербург: «В сентябре мы их разберем и, если Вам будет угодно, то Вы будете первый, который их увидит, есть весьма интересные вещи...».

12 ноября Михаил Петрович посылает «Дерево из леса виллы Дориа» и «Мальчик со стариком в воде». 15 ноября он пишет о посылке четырех ящиков с произведениями Александра Иванова.

25 декабря М.П. Боткин писал Павлу Михайловичу: «Хвала Вам громадная за то горячее отношение к русскому искусству. Я не знаю, как Вы считаете, что я не сдержал слова относительно Вас: неужели Вы и мне хотите поставить в упрек, что я счел себя вправе выбрать некоторые этюды. Вы, конечно, хорошо знаете и мое отношение к обоим братьям Ивановым85 и наконец то уважение, которое было всегда в нас обоих. Ведь Вы помните, как многие над нами посмеивались за то почитание, которое мы имели к Иванову. Потому, давая Вам слово, что Вы будете первым в выборе его посмертных вещей, я никогда не брал себя в очередь. Вы скажете, что я Вам не показал этих маленьких пейзажиков (они были у реставратора...)... Вы напрасно так горячо к ним относитесь, когда у Вас есть такие или еще более оконченные вещи... Я рад, что Вы взяли столь хорошие вещи, и кто знает, может быть, впоследствии и мои встретятся с Вашими на славу русского искусства».

Это не сбылось, они не встретились. Часть этюдов Иванова, которая принадлежала М.П. Боткину, составляет драгоценный венок в Русском музее в Ленинграде. Хотя в нем собраны самые лучшие этюды, что составляло зависть и огорчение Павла Михайловича, но и часть, принадлежавшая ему, изумительно хороша.

Не могу не вспомнить о том, как Павел Михайлович ценил и любил Федотова. Вначале у него была только «Вдовушка»; причем он не раз сетовал, что это повторение или вариант. Рисунки и акварели Федотова он собирал старательно. Помню громадный интерес, который возбудила серия сепий, приобретенная, как мне помнится, Павлом Михайловичем в 1873/74 году. Сколько раз ходили мы с отцом в галерею и рассматривали их и всякий раз находили в них новые интересные подробности. Позднее он был очень доволен, когда к нему попал маленький прелестный портрет Ростопчиной.

Кончая говорить об общем росте собрания, должна особенно указать на любовь Павла Михайловича к «старикам». К сожалению, произведений Левицкого у него было мало, не попалось ему ни одного из восхитительных женских портретов этого художника. Зато у него было несколько чудесных портретов работы Боровиковского, из которых особенно любили мы Кутай-сову и Лопухину.

А затем работы Кипренского, Тропинина и К. Брюллова, которые представлены у него такими ценными и превосходными номерами, как портреты Рамазанова, Горностаева, Дурновой, Монигетти, Яненко86, двух братьев Кукольников87, Струговщикова, доктора Яниша, профессора Ланчи и, наконец, прелестный портрет графини Самойловой.

Интересен отзыв Н.Н. Ге о том, как широко и объективно понимал Павел Михайлович Третьяков свою роль основателя русской национальной художественной галереи.

В 1894 году на Первом съезде русских художников и любителей художеств, созванном по поводу дарования галереи П. и С. Третьяковых городу Москве, Н.Н. Ге, произнося свою речь «Об искусстве и любителях»****************, сказал: «Я хочу еще сказать о чрезвычайно дорогой стороне, которая, может быть, будет забыта, а может быть, будет поддержана и изучена. П.М. Третьяков не есть только коллектор, это есть человек, любящий искусство, высоко просвещенный, любящий художника, любящий человека и умеющий отказаться от своих личных вкусов. Он мне сам заявил, что не только приобретает те вещи, которые ему нравятся, но даже и те, которые ему лично не нравятся, но он считает обязанностью не исключать их из школы, к которой они принадлежат».

Примечания

*. Откупа — предоставление государственной властью частным лицам (откупщикам) за известное вознаграждение права взимания налогов с населения. К откупной системе государство вынуждено было прибегать ввиду отсутствия налогового аппарата. Откупа предоставляли ту выгоду для государства, что не требовали никаких расходов на содержание штата чиновников. В России на откупа отдавалась преимущественно продажа водки, но во второй половине XIX века откупная система была заменена винной монополией.

**. Николай Федорович.

***. «Отверженные» В. Гюго.

****. Дача Мамонтовых, где жила Вера невестой, находилась по Ярославской ж. д., к Листвянам. Платформа «Мамонтовка» была, вероятно, сделана специально для них, так как дорогу строил И.Ф. Мамонтов.

*****. «Духовная процессия в Италии».

******. «Террористы и умеренные».

*******. Верещагин Василий Петрович.

********. Кафе в Риме, где постоянно собирались русские художники.

*********. В каталоге галереи она называется «Чтение Талмуда».

**********. Владелец банкирской конторы.

***********. Михаила Константиновича.

************. Александр II.

*************. «Труды первого съезда русских художников и любителей художеств». — Н.Н. Ге «Об искусстве и любителях», 1900, стр. 157—161.

**************. «Труды первого съезда русских художников и любителей художеств». — Н.Н. Ге «Об искусстве и любителях», 1900, стр. 160.

***************. «Труды первого съезда русских художников и любителей художеств». — Н.Н. Ге «Об искусстве и любителях», 1900, стр. 159.

****************. «Труды первого съезда русских художников и любителей художеств». — Н.Н. Ге «Об искусстве и любителях», 1900, стр. 157—161.

1. МАМОНТОВА Зинаида Николаевна (1843—1919), по мужу Якунчикова.

2. МАМОНТОВ Савва Иванович (1841—1918), меценат искусств, основатель Русской частной оперы, где работали художники К.А. Коровин, М.А. Врубель и другие; в его имении «Абрамцево» собирались крупные художники того времени; там были открыты художественные кустарные мастерские, для которых художники давали свои эскизы; вместе с С.П. Дягилевым и М.К. Тенишевой принимал участие в издании журнала «Мир искусства» (1898/99—1904), субсидируя его.

3. МАМОНТОВ Виктор Николаевич (1839—1903), работал в качестве хормейстера в Московском Большом театре.

4. Четьи-Минеи — произведения русской церковно-исторической литературы, в которых по порядку месяцев и дней излагаются повествования о жизни святых.

5. ГЮГО Виктор (1802—1885), великий французский писатель, демократ, вынужденный после 1851 года покинуть родину. Его произведение «Отверженные», вышедшее в свет в 1862 году, является одной из лучших его литературных работ.

6. ПРУДОН Пьер-Жозеф (1809—1865), французский мелкобуржуазный социолог и публицист. Давая оценку Прудону как мелкому буржуа, К. Маркс писал: «...что касается политических и философских сочинений Прудона, то во всех них обнаруживается тот же самый противоречивый, двойственный характер, что и в экономических работах. К тому же они имеют чисто местное значение — только для Франции» (К. Маркс, О Прудоне (письмо Швейцеру). «Нищета философии», 1837, стр. 187).

7. МИЛЛЬ Джон-Стюарт (1806—1873), английский буржуазный философ, представитель тех экономистов, об учении которых В.И. Ленин высказывался, как о «второстепенных» и несамостоятельных теоретиках» (В.И. Ленин, Собр. соч., т. II, 1934, стр. 402).

8. БЛАН Луи (1811—1882), французский социалист, деятель революции 1848 года, пришедший в дальнейшем к соглашательству с буржуазией и предательству интересов рабочего класса.

9. МАМОНТОВА Евдокия Николаевна (1849—1921), в замужестве Рукавишникова. Имеется ее портрет (1903) работы В.Н. Мешкова (1867—1946).

10. ЖИЛЬ — представитель торговой конторы бр. П.М. и С.М. Третьяковых в Париже.

11. БОТКИН Михаил Петрович (1839—1914), художник исторической живописи, академик, член Совета Академии художеств; с 1896 года занимал должность директора Музея Общества поощрения художеств; коллекционер предметов искусства.

12. ВИШНЯКОВ Владимир Петрович. Брат его Николай Петрович был гласным Московской Городской думы и членом Совета Третьяковской галереи в 900-х годах.

13. ПОСТНИКОВ Сергей Петрович (1838—1880), художник исторической и портретной живописи, академик с 1863 года; автор работ: «Прощание Гектора с Андромахой», «Вакханка с тамбурином», «Семинарист в Риме», «Портрет художника А.А. Иванова» и др.

14. БРОННИКОВ Федор Андреевич (1827—1902), художник исторической живописи; с 1864 года профессор; большую часть жизни провел в Риме; из его картин наиболее известны: «Гораций при дворе Августа», «Император Август с детьми», «Помпейские бани», «Приемная у кардинала», «Отдых крестьян на площади Рима», «Духовная процессия в Италии», «Гимн пифагорейцев восходящему солнцу», «Освещение гермы» и др.

15. ЛАВЕРЕЦКИЙ Николай Акимович (1837—1907), скульптор; в 1868 году получил звание академика за работу «Дети с птичкой»; с 1870 года — профессор; автор работ: «Мальчик-неаполитанец с обезьянкой», «Первая роза», «Купальщица», «Сафо», «Голова чучарки» и др.

16. БРАНД Роберт Вельяминович (1823—1887), петербургский любитель искусств. Учился живописи в Академии художеств, которую оставил в 1851 году, получив звание свободного художника. С 1872 года — почетный вольный общник Академии художеств.

17. АНТОКОЛЬСКИЙ Марк Матвеевич (1843—1902), скульптор. За мраморную статую «Иван Васильевич Грозный» получил в 1871 году звание академика.

18. ПОПОВ Михаил Петрович (1837—1898), скульптор; в 1872 году получил звание академика за работы: «Девочка-кокетка» и «Неаполитанский рыбачок».

19. ФЛАВИЦКИЙ Константин Дмитриевич (1830—1866), художник исторической живописи; в 1864 году получил звание профессора за картину «Княжна Тараканова в темнице во время наводнения».

20. Московское общество любителей художеств возникло в 1860 году и просуществовало до 1917 года. В основу деятельности общества входило устройство выставок, лотерей, конкурсов и выдача премий наиболее отличившимся молодым художникам.

21. Клуб художников в Петербурге (1863—1877) находился в Троицком переулке, в доме Руази.

22. Статья В.В. Стасова «Выставка в Академии 1867 г.» первоначально была опубликована в «С. Петербургских ведомостях» (№ 10, 12) и вошла в собрание сочинений В.В. Стасова (1847—1886), т. I, разд. 2, 1894, стр. 221—222.

23. На годичной академической выставке 1863—1864 годов были работы Риццони: «Ответ урока», «Еврейская синагога» и «Оценка перстня».

24. На годичной академической выставке 1863—1864 годов был пейзаж П.А. Су-ходольского «Деревня Желны, Калужской губ. Масальского уезда».

25. СОЛОМАТКИН Леонид Иванович (1837—1883), жанрист, ученик Московского Училища живописи, ваяния и зодчества и Академии художеств; автор картин: «Будочники-славильщики», «Имянины дьячка», «Охотники» и т. п.

26. ЮШАНОВ Алексей Лукич (1840—1865), жанрист; за картину «Проводы начальника» получил серебряную медаль первого достоинства.

27. ВЬЮШИН Александр Васильевич (род. 1835), жанрист; на академической выставке 1863—1864 годов были его картины: «Продавец ягод», «Мальчики-славильщики» и «Сельский клирос».

28. МАРИНИЧ Козьма Антонович (1833—1870), портретист и жанрист, ученик Академии художеств с 1858 по 1862 год; на академической выставке 1863—1864 годов были его картины: «Монах и нищие», «Старушка, щиплющая пух» и «Сцена из деревенской жизни».

29. ПРЯНИШНИКОВ Илларион Михайлович (1840—1894). На академической выставке 1863—1864 годов была его картина «Чтение письма в лавке».

30. БОБРОВ Виктор Алексеевич (1842—1918), портретист и гравер, ученик Академии художеств с 1860 года, в 1868 году получил звание классного художника; на академической выставке 1863—1864 годов были выставлены его работы: «Этюд с натуры», «Первая любовь» и «Голова старухи».

31. ВЕЛЕЖЕВ Дмитрий Васильевич (1841—1867), пейзажист, ученик Академии художеств (1862—1866); на академической выставке 1863—1864 годов были пейзажи: «Село Братцево близ Москвы», «Вид на Московское шоссе близ Химок» и «Вид из окрестностей Москвы».

32. ЛИПСБЕРГ Роман Петрович (род. 1842), пейзажист, ученик Академии художеств (1859—1864); на академической выставке 1863—1864 годов был пейзаж «В окрестностях Осы» (Пермской губ.).

33. ЧЕРВИНСКИИ Владимир Казимирович (род. 1836), пейзажист; на академической выставке 1863—1864 годов были пять видов Печерского монастыря и «Берег жигулевских гор в Самаре».

34. ВЕРЕЩАГИН Петр Петрович (1836—1886), пейзажист; на академической выставке 1863—1864 годов были двенадцать видов города Ревеля.

35. ПОПОВ Андрей Андреевич (1832—1897), художник-жанрист, ученик Академии художеств с 1846 года; в 1863 году был отправлен на четыре года пенсионером за границу.

36. КЛАГЕС Федор Андреевич (1814—1900), профессор живописи, хранитель музея и библиотеки Академии художеств, почетный вольный общник с 1866 года.

37. УВАРОВ Алексей Сергеевич (1828—1884), археолог, почетный член Академии художеств с 1867 года.

38. БЫКОВ Николай Дмитриевич (1812—1884), петербургский любитель искусств; собрал картинную галерею иностранной и русской живописи, а также большой материал для биографии художников; действительный член Общества поощрения художников и почетный общник Академии художеств с 1870 года.

39. МАКСИМОВ Василий Максимович (1844—1911), жанрист, известный главным образом картинами из крестьянской жизни; был учеником Академии художеств (1863—1866). За картину «Больное дитя» получил в 1864 году золотую медаль, за картины «Мечты о будущем», «Бабушкины сказки» и «Сборы на гулянье» получил в 1870 году звание классного художника первой степени и в 1878 году — звание академика за картины «Приход колдуна на крестьянскую свадьбу» и «Семейный раздел». В 1867 году В.М. Максимов получил от Общества поощрения художеств премию в 600 рублей за картину «Вечер в избе».

40. КЛОДТ М. К. получил в 1867 году премию в 400 руб. за пейзаж «Дорога в лесу».

41. МЕЩЕРСКИЙ Арсений Иванович (1834—1902), пейзажист, автор картин «Зима», «Утро на Южном берегу Крыма», «Вид в окрестностях гор. Луги»; за последние две картины получил в 1863 году звание академика. В 1867 году А.И. Мещерский получил за пейзаж премию в 200 руб. от Общества поощрения художеств.

42. СОКОЛОВ Петр Петрович (1821—1899), акварелист, известен своими иллюстрациями к «Запискам охотника» И.С. Тургенева, к стихотворениям Н.А. Некрасова и др.

43. ДМИТРИЕВ-ОРЕНБУРГСКИЙ Николай Дмитриевич (1838—1897), жанрист, один из «протестантов», вышедших из Академии художеств в 1863 году. Из его работ наиболее известны: «Утопленник в деревне» (давшая художнику звание академика; 1867), «На посту», «Пожар в деревне» ряд картин, изображающих эпизоды из русско-турецкой войны.

44. ЖУРАВЛЕВ Фирс Сергеевич (1836—1901), жанрист; учился в Академии художеств (1855—1863); один из учредителей Артели художников; преподавал в школе Общества поощрения художеств.

45. ШИШКИН Иван Иванович (1832—1898). Учился в Московском Училище живописи и ваяния (1856—1860). Один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок.

46. ГРИГОРОВИЧ Дмитрий Васильевич (1822—1899), писатель, любитель искусств; был секретарем Общества поощрения художеств (1864—1884); являлся инициатором по организации при этом обществе музея прикладного искусства, состоял его заведующим.

47. БАРТКОВ Михаил Васильевич (род. 1842), художник; состоял надзирателем постоянных выставок Общества поощрения художеств.

48. ЩЕДРИН Сильвестр Феодосиевич (1791—1830). В собрании П.М. Третьякова было 15 работ С. Щедрина (автопортрет, тринадцать картин маслом и один карандашный рисунок).

49. БЕНАРДАКИ Дмитрий Егорович (ум. 1870), академик архитектуры, почетный вольный общник Академии художеств.

50. БЕГГРОВ Александр Иванович, владелец магазина картин, эстампов и художественных принадлежностей; имел литографическую мастерскую в Петербурге. С 1862 по 1865 год состоял «комиссионером от Московского общества любителей художеств, на обязанности которого лежали все заботы по отправке картин.

51. СТРУГОВЩИКОВ Александр Николаевич (1809—1878), поэт и литератор, почетный вольный общник Академии художеств с 1842 года; портрет его написан К.П. Брюлловым в 1840 году.

52. ЧЕРКАСОВ Николай Сергеевич (1819—1891), художник-архитектор.

53. ШУХВОСТОВ Степан Михайлович (1821—1911), художник; в 1855 году получил звание академика; автор картин: «Рака преподобного Сергия в Троицком соборе», «Обедня в Московском благовещенском соборе», «Паперть Московского благовещенского собора».

54. В ГТГ имеется портрет Е.А. Третьяковой работы А.А. Харламова (1875).

55. Айвазовский с 1845 года постоянно жил в Феодосии, где у него был собственный дом и мастерская; после его смерти в доме организован музей его имени. В собрании П.М. Третьякова были произведения И.К. Айвазовского: «Морской берег», «Гурзуф ночью», «Радуга», «В Феодосии», «Черное море» и рисунок (сепия), дар автора — «Море».

56. РЕЙМЕРС Иван Иванович (1818—1868), художник жанровой и исторической живописи, ученик Академии художеств с 1834 года, профессор живописи с 1865 года; занимался медальерным искусством и с 1864 года был преподавателем медальерного класса Академии художеств; автор картин: «Похороны в Италии», «Причащение больной». Реймерс был одним из устроителей фабрики изделий из терракоты в Петербурге.

57. БАСИН Петр Васильевич (1793—1877), художник исторической и портретной живописи; в 1830 году, после окончания пенсионерства, был назначен преподавателем Академии художеств; с 1836 года — заслуженный профессор; из его работ в собрании П.М. Третьякова находились: «Иисус Христос исцеляет больного», «Введение во храм», «Мучение св. Екатерины», «Пейзаж», «Эскиз плафона».

58. Портрет Василия Петровича Суханова, ученика А.Е. Егорова.

59. «Неравный брак» В.В. Пукирева, «Стычка с финляндскими контрабандистами» В.Г. Худякова, «Девочка в голубом» С.К. Зарянко, «Сбор вишен в помещичьем саду в Малороссии» И.И. Соколова, «Умирающий музыкант» и «Последняя весна» М.П. Клодта, «Разносчик» В.И. Якоби.

60. КЛОДТ Петр Карлович (1805—1867), скульптор; с 1858 года заслуженный профессор Академии художеств; автор четырех групп на Аничковом мосту в Ленинграде.

61. МОНИГЕТТИ Ипполит Антонович (1819—1878), архитектор; имел собрание картин русских художников.

62. Речь идет о приобретении П.М. Третьяковым портрета архитектора Алексея Михайловича Горностаева (1808—1872) работы К.П. Брюллова.

63. ВЕРЕЩАГИН Василий Петрович (1835—1909), художник; в 1863 году был отправлен пенсионером за границу; в 1869 году получил звание профессора. «Колумбарий в Риме» был приобретен П.М. Третьяковым.

64. ЛАВЕЦЦАРИ Андрей Карлович (1817—1881), художник-архитектор; в собрании П.М. Третьякова была одна его акварель «Гробница царей в Иерусалиме» (1847).

65. ЩЕДРИН Александр Аполлонович (1832—1892), архитектор, академик с 1865 года; племянник пейзажиста Сильвестра Щедрина. Речь идет об автопортрете С.Ф. Щедрина (1817).

66. ПИСЕМСКИЙ Алексей Феофилактович (1820—1881), писатель. Речь идет о портрете работы В.Г. Перова (1869).

67. ГУН Карл Федорович (1830—1877), художник исторической и портретной живописи; в 1863 году был пенсионером и жил в Париже; за картину «Канун Варфоломеевской ночи» в 1868 году получил звание академика и в 1870 году — звание профессора. Портрет И.С. Тургенева им написан не был.

68. БОРИСОВСКИЙ Александр Александрович, московский коллекционер картин; его портрет работы Перова находится в Русском музее в Ленинграде.

69. БЕЗСОНОВ Василий Владимирович (ум. 1887), врач, художник-любитель, выставлялся один раз в Академии художеств в 1868 году; автор картин «Утро в Подсолнечном», «Ночь на Клязьме»; его портрет работы Перова находится в ГТГ.

70. Портрет А.И. Герцена написан Н.Н. Ге за границей в 1867 году и был тайно перевезен в Россию; в собрание П.М. Третьякова поступил в 1878 году.

71. КАМЕНЕВ Лев Львович (1833—1886), пейзажист; академик с 1869 года; член Товарищества передвижных художественных выставок. К 1870 году у П.М. Третьякова были две картины Каменева — «Зимняя дорога» и «Весна».

72. Товарищество передвижных художественных выставок, имевшее огромное прогрессивное влияние на развитие русской культуры, открыло свою первую выставку в 1871 году. Выставки перевозились по разным городам России, отсюда и их название. Всего было 48 выставок; последняя состоялась в 1923 году.

73. Первый вариант картины И.М. Прянишникова «Порожняки» был в собрании А.В. Станкевича, у П.М. Третьякова были эскиз и повторение картины 1872 года.

74. Статья В.В. Стасова «Передвижная выставка 1871 г.» была напечатана в «Петербургских ведомостях, № 333 и 338.

75. Бронзовый оригинал статуи Антокольского «Царь Иоанн Грозный» находится в Русском музее в Ленинграде.

76. Вел. кн. Владимир Александрович (1847—1909), президент Академии художеств (1876—1909), приобрел скульптуру М.М. Антокольского «Царь Иоанн Грозный» в бронзе; статуя из мрамора была приобретена П.М. Третьяковым.

77. ЗАБЕЛЛО Пармен Петрович (1830—1917), скульптор, был учеником Академии художеств (1850—1857); в 1869 году получил звание академика за бюсты членов семьи Кочубеев; автор работ: «Пушкин», «Салтыков-Щедрин», «Боровиковский», «Тарас Шевченко», «Герцен». П.П. Забелло — брат жены Н.Н. Ге, Анны Петровны Ге.

78. В 1887 году П.М. Третьяков приобрел у Антокольского скульптуру «Христианская мученица», которая до 1893 года находилась за границей; в том же году скульптура была послана автором на выставку в Петербург в Академию художеств, а оттуда должна была поступить в галерею Третьякова. В Академии во время подъема ящик со скульптурой сорвался с веревки и упал, голова статуи откололась. Антокольский предлагал сделать повторение, П.М. Третьяков настоял, чтобы статуя была помещена в галерее реставрированной. В таком виде она находится до сих пор в ГТГ.

79. Общество поощрения художеств возникло в 1820 году в Петербурге, первоначально под названием Общества поощрения художников (до 1882 г.). С 1824 года при обществе был открыт класс рисования (с 1857 г. — художественно-промышленная школа). Начиная с 1865 года общество устраивало конкурсы с выдачей премий, чем оказывало большую помощь многим русским художникам.

80. МУНКАЧИ Михаэль (1844—1900), венгерский художник, автор картины «Христос перед Пилатом».

81. П.М. Третьяков имеет в виду картину «Явление Христа народу» (1837—1857) Александра Андреевича ИВАНОВА (1806—1858) и картину Николая Николаевича ГЕ (1831—1894) «Что есть истина?».

82. МЯСОЕДОВ Григорий Григорьевич (1835—1911), художник исторической и жанровой живописи. Один из инициаторов и деятельных участников передвижных выставок.

83. Портрет В.Н. Третьяковой работы И.Н. Крамского (1879).

84. К 80-м годам у П.М. Третьякова находилось до 67 этюдов и эскизов Александра Иванова.

85. ИВАНОВ Сергей Андреевич (1822—1877), академик архитектуры, брат А.А. Иванова.

86. РАМАЗАНОВ Александр Николаевич (1792—1821), актер, отец скульптора Н.А. Рамазанова; ГОРНОСТАЕВ Алексей Михайлович (1808—1872), архитектор; ДУРНОВА Елизавета Ивановна, урожд. Соколова (1819—1864); ЯНЕНКО Яков Феодосиевич (1800—1852), художник; МОНИГЕТТИ Ипполит Антонович (1819—1878), архитектор.

87. К.П. Брюлловым в 1836 году был написан портрет Нестора Васильевича и в 1839 году — Платона Васильевича Кукольников.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
 
Портрет художника Ивана Николаевича Крамского
Н. A. Ярошенко Портрет художника Ивана Николаевича Крамского
Московский дворик
В. Д. Поленов Московский дворик, 1878
Портрет А.И. Криденер рожд. Ивановой - матери художника
В. Г. Перов Портрет А.И. Криденер рожд. Ивановой - матери художника, 1876
Шутовской кафтан. Боярин Дружина Андреевич Морозов перед Иваном Грозным
М. В. Нестеров Шутовской кафтан. Боярин Дружина Андреевич Морозов перед Иваном Грозным, 1885
Портрет смеющегося мужчины
Н. В. Неврев Портрет смеющегося мужчины
© 2024 «Товарищество передвижных художественных выставок»