Валентин Александрович Серов Иван Иванович Шишкин Исаак Ильич Левитан Виктор Михайлович Васнецов Илья Ефимович Репин Алексей Кондратьевич Саврасов Василий Дмитриевич Поленов Василий Иванович Суриков Архип Иванович Куинджи Иван Николаевич Крамской Василий Григорьевич Перов Николай Николаевич Ге
 
Главная страница История ТПХВ Фотографии Книги Ссылки Статьи Художники:
Ге Н. Н.
Васнецов В. М.
Касаткин Н.А.
Крамской И. Н.
Куинджи А. И.
Левитан И. И.
Малютин С. В.
Мясоедов Г. Г.
Неврев Н. В.
Нестеров М. В.
Остроухов И. С.
Перов В. Г.
Петровичев П. И.
Поленов В. Д.
Похитонов И. П.
Прянишников И. М.
Репин И. Е.
Рябушкин А. П.
Савицкий К. А.
Саврасов А. К.
Серов В. А.
Степанов А. С.
Суриков В. И.
Туржанский Л. В.
Шишкин И. И.
Якоби В. И.
Ярошенко Н. А.

на правах рекламы

Контактные линзы acuvue oasys 1 day with hydraluxe 30 Glavlinza.

Ю.В. Котельникова (крестница матери Н.А. Ярошенко). Встреча

Однажды, возвращаясь вечером из сада с книжками и тетрадями домой, я увидела спускающегося с горы в сад отца с двумя мужчинами. Один из них был военный.

«Кто это?» — подумала я, но, вглядевшись хорошенько, узнала в них Г.Г. Мясоедова и Н.А. Ярошенко.

Отец часто останавливался и что-то объяснял им, указывая на деревья и пр. Я хотела было свернуть в боковую аллею, чтобы не встречаться с ними, так как была одета по-домашнему, не хотелось показываться художникам в таком непривлекательном виде, но было уже поздно: отец увидел меня и, указывая в мою сторону, сказал:

— Вот она!

Я поняла из этого, что у них перед этим уже был какой-то разговор обо мне. Пришлось подойти, поздороваться.

Николай Александрович Ярошенко бывал в Полтаве в последние годы не так часто, как раньше, когда была жива его мать, а моя крестная. У Николая Александровича своих детей не было, и поэтому он всегда очень баловал меня, когда была девочкой, делал мне подарки.

— О, да она уже совсем взрослая девица, — сказал он, здороваясь и удерживая мою руку в своей.

— Да, старое старится, молодое растет, — сказал Г.Г. Мясоедов.

Мы пошли по аллее, в конце которой были устроены кегли (упиравшиеся в решетку соседнего с нами сада Хондзинских), возле которых стояли две скамейки со спинками (самое любимое место всей нашей молодой компании). Мужчины сели на одной скамейке, я — напротив, на другой. Ярошенко восторгался нашим садом и живописным положением дома на горе. Он остановился в Полтаве на несколько дней, проездом из Петербурга на юг, в Кисловодск, где у него была собственная дача в окрестностях последнего. Жена его уехала вперед одна. Ярошенко был женат, как ходили слухи, на бывшей невесте поэта Некрасова — Марии Невротиной. Была ли это правда, не берусь сказать, хотя в литературе имеются на это указания (журн. «Минувшие дни» за 1928 г. Подруги поэта).

— Ну, что ж Вы сейчас пишете? — спросил меня Ярошенко.

— Сейчас некогда ей работать, — ответил за меня отец.

— Экзамены? — спросил Мясоедов.

— Да, — ответила я.

— Вы сделали большие успехи с тех пор, как я был у Вас здесь в последний раз, — сказал Ярошенко.

Мясоедов разглядывал меня внимательно с головы до ног изучающим прищуренным взглядом художника. Почти толкнул локтем сидевшего с ним рядом Ярошенко:

— А ведь не плохая модель, а?

Ярошенко одобрительно улыбнулся.

— Ничего... Вообще она расцвела! А девочкой была такая «бука».

Потом он обратился к отцу:

— Ну так как, Василий Алексеевич, отпустите Юлю ко мне на дачу?

Отец посмотрел на меня:

— Не знаю, как она... Хочешь на лето поехать к Николаю Александровичу в Кисловодск?

Я покраснела, смутилась от неожиданного предложения.

— А как же Николаев? — спросила я.

— А вот у тебя выбор: Николаев или Кисловодск, — сказал отец.

Ярошенко посмотрел на меня выжидательным взглядом.

Я не знала что сказать.

— Поработаем вместе, походим на этюды. У меня окрестности очень живописны. Так как? Согласны? — спросил он.

— Согласна.

— Ну вот и отлично!

Отец подумал и сказал:

— Вот не знаю только, как это устроить. Сейчас бы ей вместе с вами ехать... Так экзамены!

— Ну, когда сдаст все экзамены, — сказал Ярошенко, — тогда пускай сразу же катит ко мне.

— Она одна, пожалуй, не доберется...

— Ну, что вы, папа... Разве я маленькая?

Мясоедов криво усмехнулся и сказал:

— Еще, чего доброго, какой-нибудь черкес похитит ее в дороге, и она не доедет до Николая Александровича!

Все рассмеялись.

Потом у них зашел разговор о выставках, о картинах.

Досидели в саду до заката солнца. Становилось прохладно внизу, и отец предложил подняться в дом, где в это время Лида (вернувшаяся из Петербурга) накрывала на нижнем балконе стол к вечернему чаю. Отец с Мясоедовым пошли вперед, а Ярошенко взял меня под руку, и мы несколько отстали от них. Последние годы у него сильно пошатнулось здоровье, и ему, видимо, трудно было подыматься в гору. Проходя мимо вишневого участка, он задержался:

— Вы пробовали писать когда-нибудь цветущий сад? — спросил он.

— Пробовала, но... Ничего у меня не получается, трудно.

— Да, это не легкая задача, передать всю эту цветущую массу. А красиво!

— Папа советует сперва писать отдельные деревья, это легче. Я сделала несколько таких этюдов.

— Удачно?

— Немного лучше.

— Я видел ваши этюды, но не все. Василий Алексеевич показывал нам с Григорием Григорьевичем. У вас есть неплохие вещицы... Но все же, я думаю, что это не ваше дело, вы — будущая портретистка, это бесспорно.

— Да, меня больше интересует человеческое лицо.

— И вы его уже достаточно хорошо изучили. Вот приезжайте ко мне, поработаем еще вместе.

Когда мы поднялись по лестнице к аллее акаций и подошли к площадке с качелями, отделяемой низкой решеткой от цветника перед нижним балконом, Ярошенко приостановился и сказал:

— Вот написать бы! Какой интересный световой эффект!

Действительно, картина была удивительно красива! Наш дом с мезонином, построенный в русском стиле, уже сам по себе был красив, а теперь, в сумерках, он возвышался, как какой-нибудь замок, выделяясь на розовом фоне неба темным силуэтом. Дикий виноград, густо окутавший балкон вместе с крышей, теперь, весной, был еще довольно редким, и сквозь молодые листья пробивались зеленые лучи лампы. Это сочетание тонов бледно-розового с ярко-зеленым давало эффектную картину. Мой глаз привык уже к этим хорошо знакомым картинам, а на свежий глаз, да еще глаз художника, это должно было производить чарующее впечатление.

Когда мы поднялись на балкон, Ярошенко сразу же сказал отцу:

— Что ж вы, Василий Алексеевич, такой прекрасный колорист, и не пользуете живой натуры, которая у Вас под боком? Ведь это было бы не хуже Вашей картины «Со страстей», да и «Гаданья» тоже, в смысле световых эффектов.

Отец как раз в это время начал работать над картиной «Со страстей», которую готовил к следующей выставке передвижников. И Ярошенко находил картину очень интересной, хотя она далеко еще не была закончена.

— Я Вам предсказываю большой успех с этой картиной! — говорил отцу Ярошенко, когда после чая они снова перешли в мастерскую. Мясоедов молчал, но смотрел на картину с выражением плохо скрытой досады. Как ни странно, он, такой крупный художник, не выносил, когда хвалили других коллег, точно завидовал им. Эту его черту характера знали многие товарищи по искусству, и некоторые поддразнивали его, нарочито расхваливая в его присутствии чужие картины. Он же всегда находил недостатки даже у самых крупных художников. Мой отец, наоборот, всегда и всех хвалил и досадовал, что он не может написать так. За строгость к себе и своей работе от многих художников ему частенько доставалось, в том числе и от Ярошенко:

— Вы просто не знаете себе цены, Василий Алексеевич, — часто говорил он отцу. — Вы загубили себя на этом педагогическом, учительском поприще, и продолжаете себя губить. Вы закопались в провинции и отстаете от столичной жизни, от жизни искусства.

— Да... — отвечал отец, — вы правы, но... что делать! Слишком глубоко я пустил корни здесь, в Полтаве. Детей надо ставить на ноги! К тому же этот дом связывает. А продать его не могу, не мой, он детский, наследство матери. Да и привычка тоже... Всю жизнь ведь, как окончил Академию художеств, прожил здесь. И люблю я Украину, все эти гоголевские места, со «ставками да клинками».

— Но вы бы хоть почаще бывали в Петербурге.

— Когда же? Только летом, на каникулах, мог бы это делать. А ле-том-то как раз мне только и работать к выставке. Нет уж... Куда уж мне!

И все-таки каждый приезд в Полтаву Ярошенко сильно подбодрял отца и заставлял его энергичнее взяться за работу, за новые сюжеты. В эти годы отец писал «Со страстей». Для старухи ему позировала Софья, для мальчика-гимназиста — один из Колиных товарищей — Леша Старковский, девушку-подростка он писал больше из головы, а для рук с горящей свечой позировала я.

Кроме этой картины он работал еще над другой — «Гаданье», для которой тоже позировали Софья (старуха гадалка) и я. Эта картина тоже была построена (как и «Со страстей») на световых эффектах, что. отцу всегда прекрасно удавалось, и многие считали его одним из лучших колористов той эпохи.

...После отъезда Ярошенко (которому я обещала по окончании экзаменов приехать в Кисловодск) у нас дома начались разговоры и обсуждения этого вопроса. Лида находила, что мне не следует одной ехать к нему, что у меня нет для Кисловодска подобающих «курортных» туалетов, что иметь и заводить все новое — надо много денег и т. д. Отец доказывал, что это ерунда, потому что я еду не на курорт, не в самый Кисловодск, а в окрестности, буду жить на даче, ходить на этюды с Николаем Александровичем, и мне туалеты не нужны...

 
 
Сфинкс
Н. A. Ярошенко Сфинкс
Всюду жизнь
Н. A. Ярошенко Всюду жизнь
Спящая девушка
Н. A. Ярошенко Спящая девушка
Крымский пейзаж
Н. A. Ярошенко Крымский пейзаж
Гуниб. Дагестан.
Н. A. Ярошенко Гуниб. Дагестан.
© 2024 «Товарищество передвижных художественных выставок»