Хроника веры

Вот краткая (она всей жизнью Репина легко может быть расширена тысячекратно!) «памятка» тем, кто настаивал и настаивает, что Репин всю свою сознательную и, стало быть, творческую жизнь, был яростным атеистом, обожествлявшим только «прогресс» (за исключением, пожалуй, последних, «оправдываемых» его физической «дряхлостью» и творческой «немощью» лет).

Итак: Репин и Бог. Хроника веры.

1867 год. Репину 23 года:

«Ясный и глубокий мировой смысл только и проглядывает в тех действиях или произведениях человека, которые творит он бесцельно (чтобы не сказать бессмысленно), и все мудрствования его мелочны перед «Вечным Разумом». (Письмо к А.В. Прахову).

1874 год. Репину 30 лет:

«Я не думаю, что молитва есть «самоуглубление, беседа Бога с самим собою», нет, это есть непосредственное, восторженное обращение к Богу, едва не высший момент в человеческом духе. И чем сильнее натура, тем больше призыва, тем полнее экстаз и тем несокрушимее воля, так как она есть Божья. Отсюда происходит твёрдое убеждение в себе, как посланнике Бога, как исполнителе его воли. (Репин знал это про себя! — В.К.) Он чувствует себя в Нём, необъятном, и Его в себе, частицу Его, горящую в нём божественным огнём Святого Духа». (Письмо к И.Н. Крамскому.)

1880 год. Репину 36 лет:

Друг и земляк Репина Н.И. Мурашко в своих «Воспоминаниях старого учителя» вспоминает, как Репин переписал, по существу, образ Христа, так называемую «местную икону» для иконостаса (в окрестностях Киева), которую писал ученик-репетитор: «Он переделал весь образ от угла до угла, проработав над образом ровно 7 часов». (!) — таково было высокое горение «яростного атеиста».

1884 год. Репину 40 лет:

«...Будем терпеливы... не будем же уже так нагло относиться к проявлениям разума в жизни, ведь это и есть тот Святой Дух, который нас ведёт к чему-то высшему». (Письмо к Н.И. Мурашко.)

1885 год. Репину 41 год:

«...И в искусстве, и в форме я вижу величие того же Бога, их создавшего и поселившего в нас разнообразие интересов жизни». (Письмо к Т.Л. Толстой.)

1890 год. Репину 46 лет:

«Ведь поразила же меня недавно голова Христа, которую я писал. Мне показалось вдруг — она так (здесь зачёркнуто слово «глубоко» — В.К.) поразительно живо взглянула на меня, столько было в ней наболевшего страдания, что я едва выдержал этот взгляд; чуть не упал, так сдавило и плечо, и грудь мне...» (Письмо к Е.Н. Званцевой.)

1893 год. Репину 49 лет:

«...Искусство — самый опасный предмет любви по своей глубине, непостижимости, вечной новизне, вечной таинственности. В нём больше всего отражается Божественное начало в человеке.
Творить во что бы то ни было — значит, фиксировать моменты высших проявлений души <...>. Вы обречены на страдания и радости творчества. Бросьте искусство, то ли дело свет! жизнь?!.. Нет, теперь ни на какой свет, ни на какую жизнь Вы уже не променяете искусства. Везде Вас будет преследовать тоска по нём, всё будет казаться пошлым и скучным, ничтожным <...>. Я радуюсь, если мир наполняется существами, отражающими в себе внешние проявления Духа». (Письмо к В.М. Верёвкиной.)

1894 год. Репину 50 лет:

«Мир необъятен и могуч по своим формам, бесконечно разнообразным. И дым кадил, и стон голодного не смущает аромата розы и прелести цветов... Всё человеческое непременно ограниченно и скучно, однообразно и лично. И никогда никаким героическим усилиям людей не унивелировать щедрых богатств Творца. Таков Его закон. Я всей душой желаю нашему искусству освобождения от других, более сильных и более насущных областей интеллектуальности. Образ — вот его принципы. Не подумайте только, что я против идей. Боже сохрани, — это высшее и самое непосредственное проявление Духа (хула которому как-то особенно карается Святым Писанием), но мир идей есть философия, особая специальность». (Письмо к М.В. Верёвкиной.)

1896 год Репину 52 года:

«...Разве Васнецов великолепный живописец? Да, есть в искусстве стороны выше мастерства, виртуозности всякого рода — есть выражение Духа, который вдруг проявляется иногда в грубых, неумелых чертах и живёт, и царит над всем, потому что Он есть внешнее проявление и несокрушимое бессмертие. Его может постигнуть только вдохновенный, а запечатлеть только избранный». (Письмо к М.В. Верёвкиной.)

1898 год. Репину 54 года. О путешествии в Святую Землю, в Палестину:

«...Восток и, особенно, конечно, Иерусалим, так интересен, что описывать его рука не подымается, — всё кажется, какие-то пошлости ползут с пера... Трогательно! Очень трогательно. Вот и всё»! (Письмо к А.А. Куренному.)

1904 год. Репину 60 лет. И снова о Палестине:

«В Палестине я был в самое жаркое время — летом <...>. Но, вообще говоря, эту поездку стоит проделать. Ах, как стоит... Словами не выразить. Непременно побывайте: на Иордане, на Горе Искушения, в Иерихоне, в Вифлееме, в Горнем (землячек проведайте, которые там рай завели маленький). В Хеврон тоже съездите». (Письмо к Д.И. Яворницкому.)

1908 год. Репину 64 года:

«...Теперь Россия самая развращённая, разбойничья страна. Люди русские, особенно православные, живут уже без Бога, без совести, нагло глядя в глаза поруганной бесправной правде.
Долго исторически росло это противочеловеческое воспитание: все заповеди Божии, особенно 6-я, 8-я и 10-я вытравились из рабских душ <...>. И что всего ужаснее и безнадёжнее, — всё это долгое развращение велось с благословения архипастырей православия. Они виноваты, что атеизм проник уже так прочно в массы тёмного невежественного люда. Духовные отцы народа в дрязгах устарелой обрядности сами забыли Бога». (Статья Репина «О смертной казни» для газеты «Речь», не опубликована.)

1914 год. Репину 70 лет:

«...Я верю, Чугуев сделается большим центром южного русского искусства <...>. И если не нам лично, то потомкам нашим мы возродим к жизни сокровища новых созданий Творца. Он этого хочет. Он указует!» (Ответ Репина на поздравления с 70-летием. Здесь — о Чугуевском «Деловом дворе» — городе мастеров и искусств.)

1921 год. Репину 77 лет:

«...A я, как потеряный пьяница, не мог воздержаться от евангельских сюжетов (и это всякий раз на Страстной). Они обуревают меня... Вот и теперь: есть (уже написана) встреча с Магдалиной у своей могилы Иосифа Арим[афейского], появление Его по невероятно дерзкому желанию Фомы на собрании, а также не даёт мне покоя — Его за утолением голода рыбой посреди всех апостолов. Нет руки, которая взяла бы меня за шиворот и отвела от этих посягательств». (Письмо к А.Ф. Кони.)

1923 год. Репину 79 лет:

«...Как вы заинтересовали меня образом Анд [рея] Рублёва: Нельзя ли прислать какой-нибудь пробный листок из красочных брак[ованных] отпечатков? Вот бы одолжили». (Письмо к И.С. Остроухову.)

1924 год. Репину 80 лет:

«В жизни моей я много раз был осчастливлен милостями Творца и посильно возносил мои молитвы благодарности за счастье бытия... надеюсь, я и в последний момент последнего моего вздоха буду полным благодарности моему Создателю». (Ответ на поздравления с 80-летием 25 июля 1924 года.)

1926 год. Репину 82 года:

«Когда мне говорят, сколько за последнее время сделано открытий, то я всё же утверждаю: никаких открытий нет, мы ничего не производим, а открываем существующее». («И Репин заговорил о Боге, о Высшем Разуме, который руководит жизнью». — Из воспоминаний Р.Н. Фальковского, навещавшего И.Е. Репина в составе группы художников из СССР в Пенатах в 1926 году.)

1927 год. Репину 83 года:

«Я уж опишу всё: в чём теперь мой интерес к остающейся жизни, — чем полны мои заботы.
Прежде всего: я не бросил искусство. Все мои последние мысли о Нём, — и я признаюсь: работал всё, как мог, над своими картинами. Ещё бы! Ведь Господь Бог, в которого я верю больше, чем во весь этот наш мирок, посылает такие чудесные живые идеи, что я склонен сам себе завидовать». <...> А потом ещё и ещё, все темы весёлые, живые». (Письмо к К.И. Чуковскому.)

1927 год. Ещё одно, может быть, самое пронзительное свидетельство:

«Мне в жизни незаслуженно посчастливилось. И я невольно воображаю себя библейским мальчиком Товией, которого всю жизнь вёл за руку добрый Ангел, взяв его под свою опеку. Всё устраивалось лучше, чем он мог желать. Так и конец жизни в Финляндии был предрешён»... (Письмо к И.С. Остроухову.)

Не многие знали и понимали такого Репина. Чаще посмеивались снисходительно:

«Был я в церкви... Там у правого клироса певчие... и среди них Репин, браво подпевает всю службу, не сбиваясь, не глядя в ноты. Выходя,.. приложился к кресту». (К. Чуковский. Дневники, 1925 год.)

Но, как Репин Крамскому — за Христа, так и я — наветчикам — за Репина: «Атеиста вам ни за что не уступлю!» Быть может, кто-то из читающих эти строки подумает: «Много Бога» (как сейчас говорят: «много букофф»). Или похерят тут же «репинскую религиозность» как атавизм, никак (ну, никак!) не относящийся к его творчеству. (К творчеству человека, который всю жизнь вглядывался в Небо?)

Ведь это и о Репине писал И. Ильин: «...Религиозность не есть какая-то человеческая «точка зрения», или «миросозерцание», или догматически-послушное «мышление и познание». Нет, религиозность есть жизнь, целостная жизнь и притом творческая жизнь. Она есть соприкосновение мира с Богом и притом в этой новой, лично-человеческой точке. Более того, она есть новое вступление Божьей энергии в человеческий мир, новое «облечение» божественного Света <...> Религиозного человека нетрудно узнать по тем лучам света, которые исходят из него в мир. Один светит добротою; другой — своим художественным искусством... или дивным пением, или простыми, но благородными деяниями. Именно это разумеет Евангелие: «по плодам их узнаете их» (Мтф. 7, 16)¹.

Но всё же, увы, что тут поделаешь?! «Солидарный» со временем и прогрессом, порой до ажиотации («Шишков, прости...»), Репин, как мы видим, был человеком неотмирным и неудобным для окончательных характеристик. И потому современники рисовали его, в мемуарах и записках по-разному. Одним он виделся «хитрым ярославским мужичком себе на уме» (А.П. Остроумова-Лебедева), другие считали: «Серьёзен и любит серьёзное» (Н.Н. Евреинов), третьи запомнили «вечно смеющее лицо» (А.В. Жиркевич). Даже «голоса» репинские были у всех разные, от тенора до густого баса!

А вот М.В. Верёвкина, умница и любимица его Верёвкина, увидела Репина лучше, яснее, любовнее всех: «Скрывая своё лицо под той или иной маской, — всегда относящийся к себе иронически, — он подписывался именем своей маски и даже говорил от её лица, лишь бы не показать своего... В этом многообразном человеке из народной среды, в этом самородке... была рядом с бурным динамизмом, редкая, даже среди преемственно культурных людей, душевная утончённость и бережность <...> бережность не только в личных переживаниях, но и в отношении к отмеченным им дарованиям»².

Внимательный и тонкий поэт Борис Александрович Садовский верно разглядел: «Репин-человек и Репин-художник — совсем два разных лица. Творец гениальных картин, известных всему миру, никак не умещался в скромном вежливом старичке, похожем на воробушка. Старичок И.Е. так ласково посматривал, так кротко улыбался, что мысль о художнике Репине даже не приходила в голову»³.

Словом, всякий видел его по-своему. Все отмечали крайнюю противоречивость его суждений. И художник смиренно с этим соглашался. И, не обижаясь, цитировал все критики в свой адрес:

«Сегодня он пишет из Евангелия, завтра народную сцену на модную идею, потом фантастическую картину из былин, жанр иностранной жизни, этнографическую картину, наконец, тенденциозную газетную корреспонденцию, потом психологический этюд, потом мелодраму либеральную, вдруг из русской истории кровавую сцену и т. д. Никакой последовательности, никакой определённой цели деятельности — всё случайно и, конечно, поверхностно... Не правда ли, похожа эта характеристика? Я, впрочем, передаю её своими словами, но смысл приблизительно таков. Что делать, может быть, судьи и правы, но от себя не уйдёшь. Я люблю разнообразие»⁴.

Это многие отмечали: Репин мог изменить своё мнение спустя лишь несколько минут после его высказывания. А уж в течение жизни!.. Почти каждое репинское высказывание можно оспорить его же словами. Он, внешний, жил отдельно от себя внутреннего.

Но мы же помним: «По плодам!..» А «плоды» свидетельствуют о совсем ином, пока ещё не знакомом нам Репине. К которому мирские суждения и осуждения не имели отношения. К которому даже его собственные высказывания часто отношения не имели.

Не многие это замечали. Вот, к примеру, Б.Б. Асафьев (Иг. Глебов) отметил: «Быть может, я глубоко не прав, но я не любил пышного разговорчивого Репина. Мне казалось, что в такие моменты он либо что-то заглушает в себе превыспренним пафосом, либо, гибко следуя за скольжениями мысли собеседника и быстро соглашаясь (да-да! — В.К.), вылавливает нужные ему, психологу, качества ума и сердца у человека, не подозревающего, что его уже «рисуют»⁵.

Наделённый многими прекрасными всечеловеческими качествами, Илья Ефимович Репин, можно сказать, «человеком» в общепринятом понимании как бы и не был. А был — олицетворённым творческим процессом и абсолютной живописной сущностью. И он это знал. И этому служил верой и правдой. Всю свою 86-летнюю жизнь, за очень редкими отступлениями, он провёл «на беговой дорожке» возле своих картин.

Сам Репин ощущал эту свою неотмирность, но по врождённой, до крайности порой доходящей скромности, считал её чуть ли не неким изъяном, чуть ли не уродством, требующим снисхождения. И, пытаясь оправдаться в нечаянном превосходстве, отшучивался: «Я похож на летучую рыбу, которой далеко до птиц небесных: она даже не может поднять настолько голову, чтобы видеть их, но в то же время она выше рыб, плавающих в воде, ей удобно наблюдать за ними»⁶.

Да, он был всяким и даже «летучей рыбой». Всем был, только не атеистом! В главном для себя он оставался неколебим всю жизнь. К счастью, сохранилось большинство его писем (а он написал их в течение жизни более 20 000!^* («...Мои письма! О, сколько я писал!!! — С самого детства и юности...»⁷.) Перечитайте же их, они — точное и честное «эхо» его души, и увидите: всю свою долгую жизнь (а не только в её конце, когда, повторяя друг друга, пишущие о нём твердили: «он впал в религию, как в детство»). Репин на разные лады утверждал и кистью, и словом свой «символ веры»: Бог во всём!

«Я убеждён, что творчество наше в Руце Божией...» — пишет Репин Чуковскому уже на самом склоне лет, в 1926 году, и продолжает: «...Он любит искусство и авторов. Он толкает и направляет, — вот и вся тайна их усилий и успехов»⁸.

Ну и как же крепко надо было закрыть глаза и уши, чтобы не заметить очевидного, не расслышать так ясно звучащего!

Примечания

*. «...Письма И.Е. Репина... на больших листах бумаги, обыкновенно на нескольких, писанные крупным, ровным, четким почерком, всегда порывистые, полные напряженностью, восторгом или возмущением» (вспоминал журналист, сотрудник «Русского слова»)⁹.

1. И Ильин. Собрание сочинений. В 10 т. (в 12 книгах). — М., 1993—1999. — С. 555—556.

2. Репин. Художественное наследство. В 2 т. — М.; Л., 1949. — Т. 2. — С. 189.

3. Новое о Репине. — Л., 1969. — С. 262.

4. Цит. по: И.Э. Грабарь. Репин. В 2 т. — М., 1937. — Т. 2. — С. 182—183.

5. Б. Асафьев. Русская живопись. — Л.; М., 1966. — С. 231—234.

6. Репин И. Избранные письма. В 2 т. — М., 1969. — С. 22—23.

7. Илья Репин — Корней Чуковский. Переписка 1906—1929. — М., 2006. — С. 241.

8. Илья Репин — Корней Чуковский. Переписка 1906—1929. — М., 2006. — С. 217.

9. Новое о Репине. — Л., 1969. — С. 332.