VII. Работа Репина над портретами Тургенева в 1879 и 1883 гг. — Отзывы современников об этих портретах

Репинский портрет Тургенева, как мы уже указывали, не удовлетворил ни заказчика, ни самого художника.

Когда портрет еще находился в пути из Парижа в Москву, проездом в Спасское в Москве гостил Тургенев (с 28 мая по 4 июня 1874 г.). Встретившись с Тургеневым и убедившись, что тот считает репинскую работу неудачной, Третьяков, еще не видав портрета, решил заказать Крамскому новый, хотя у него в галлерее уже был один тургеневский портрет — работы В.Г. Перова, написанный всего два года назад (в 1872 г.). Когда на обратном пути из Спасского Тургенев опять провел в Москве около недели (с 28 июня до 3 июля), Третьяков заручился его согласием позировать Крамскому. Сообщив, что «портрет Ив. Серг. Тургенева вышел у Репина не совсем удачно», Третьяков в обширном письме красноречиво убеждал Крамского: «Теперь остается только Вам сделать его портрет! И я сказал Ивану Сергеевичу, что буду просить Вас о том, как только он опять приедет в Россию, на что Ив. Серг. изъявил согласие с большим удовольствием, тем более, что он очень желает с Вами познакомиться. Он очень был заинтересован Вашим Христом, которого он увидал на Передвижной выставке здесь, очень понравился ему портрет Шишкина и этюд мужичка (большой), который он желал очень купить, но он был уже продан; потом ему очень понравились портреты Ивана Алекс. [Гончарова] и гр. [Л.Н.] Толстого; трудно сказать который более, но оба очень понравились.¹ Был он у меня в конце мая, потом видел его я на возвратном пути из деревни при отъезде в Петербург, недели три тому назад; в Петербурге он хотел остаться не более дня, и вдруг теперь из газет я узнаю, что он еще в настоящее время в Петербурге по случаю разгулявшейся подагры; не найдете ли Вы удобным познакомиться с ним теперь? Да, может быть, и портрет написать? Где он живет, я не знаю, но я думаю, это легко узнать; по случаю болезни он будет сидеть отлично и очень рад будет познакомиться с Вами. Я боюсь, что Ив. Серг. долго не приедет в Россию, потому что уже третий раз кряду с ним случаются в России припадки подагры. Буду ждать, что Вы скажете» (от 22 июля 1874 г.).²

На это предложение Крамской ответил: «Что касается портрета Ив. Серг. Тургенева, то признаюсь, хотя мне было бы и очень лестно писать его, но после всех как-то неловко, особенно после Репина, которого я очень уважаю. И, извините, мне не верится, чтобы он написал не совсем удовлетворительно. Не поверю, пока не увижу. Извините, ради бога, я так привык Вам верить, что мне не следовало бы сомневаться, но все кажется, что Репин, да еще в Париже, должен бы был написать. Я слышал от Стасова, месяца полтора тому назад, что Тургенева будет писать еще Харламов, которого сам Тургенев чрезвычайно высоко ставит, и именно как портретиста. Судите же, как рискованно приниматься после всех. И все-таки сознаюсь, что попробовать и мне хотелось бы, только едва ли это состоится когда-нибудь. Теперь он уехал надолго. Ваше письмо об этом я получил числа 28 или 29 июля, пока оно дошло до Сиверской станции (а написано оно было 22-го). Я тотчас поехал в Петербург, и пока разыскал его, много побегал. В магазине Базунова уже мне указали, что он остановился у Демута, но оказалось, что Иван Сергеевич 20 июля выехал за границу, и я его, стало быть, не мог увидать ни под каким видом. Что за странность с этим лицом? И отчего оно не дается? Ведь, кажется, и черты крупные, и характерное сочетание красок и, наконец, человек пожилой. Общий смысл лица его мне известен, наконец, фотографии тоже делают свое дело, знакомят с лицом, но близко мне никогда не удавалось его видеть; быть может, и в самом деле правы все художники, которые с него писали, что в этом лице нет ничего выдающегося, ничего обличающего скрытый в нем талант. Быть может, и в самом деле вблизи, кроме расплывающегося жиру и сентиментальной, искусственной задумчивости, ничего не оказывается. Но откуда же впечатление у меня чего-то львиного? Издали? Наконец, если и в самом деле нет ничего, и все в сущности ординарно, ну и пусть будет эта смесь так, как она находится в натуре. Впрочем, все это гораздо легче сказать, чем увидать действительно и еще мудренее сделать» (от 13 августа).³

В ответном письме от 20 августа Третьяков писал, сравнивая портрет Тургенева работы Репина с портретом Гончарова, написанным Крамским: «Вы говорите, что у Вас впечатление чего-то львиного в фигуре Тургенева. В портрете Репина это есть; но нет того Тургенева, каким мы его знаем; нет того, что есть в портрете И.А. Гончарова, т. е. совершенно живого человека, каким он есть (я говорю о голове). Может быть, я ошибаюсь относительно портрета Тургенева, и даже очень может быть». Но, несмотря на эту оговорку, свое мнение о репинском портрете Тургенева Третьяков так и не изменил. Когда Репин написал в Париже «Еврея на молитве» и Боголюбов рекомендовал Третьякову приобрести эту вещь для галлереи, Третьяков ответил Боголюбову: «Я рад приобрести хорошую вещь Репина, так как очень уважаю его и ничего почти не имею из его работ, потому что портретом Тургенева я положительно не удовлетворен и потому его не считаю» (от 10 ноября 1875 г.).

Третьяков долго не оставлял своих попыток уговорить Крамского написать портрет Тургенева. Когда Крамской в 1876 г. жил в Париже, Третьяков снова обратился к нему с той же просьбой, но решения своего художник не изменил. «Что касается Тургенева, то... как бы Вам это выразить — теперь мне даже как-то не хочется его писать. Мне кажется, что им уж очень много занимаются, и потом я вижу теперь, что его портреты все одинаково хороши, что ничего нового не сделаешь», — отвечал Крамской Третьякову 13/25 июня 1876 г. Но Третьяков продолжал настаивать, оспаривая всякое значение портретов Тургенева работы Перова и Репина: «А ведь Тургенева-то Вам придется сделать, так как его портрета все-таки нет, да Вы же обещали мне сделать за границей некоторые портреты» (письмо от 25 июня 1876 г.). И лишь в июле 1876 г. Третьяков вынужден был отказаться от мысли иметь тургеневский портрет работы Крамского (см. письмо Третьякова к нему от 28 июля 1876 г.).⁴

С конца 1877 г. Репин поселился в Москве. К этому времени он принял предложение Третьякова обменять тургеневский портрет на одну из других работ. Сперва Репин хотел отдать Третьякову «Протодиакона» с тем, чтобы в обмен на портрет Третьяков доплатил ему еще 1000 р.; потом в обмен пошел портрет Забелина. «Мне больно было всякий раз проходить мимо Тургенева (моего портрета), — писал Репин Третьякову 14 октября 1877 г. — Вот отчего я с удовольствием мечтаю заменить его Забелиным». На этом, очевидно, и порешили, так как с той поры портрет Тургенева ушел из. галлереи. В московский период своей жизни Репин продал этот портрет, судя по одному свидетельству, К.Т. Солдатенкову, в восьмидесятых же годах портрет этот находился у С.И. Мамонтова, который, очевидно в 1883 г., принес его в дар Румянцевскому музею.⁵ Отсюда в 1924 г. все картины русской школы живописи поступили в Третьяковскую галлерею. Таким образом, портрет этот возвратился на свое первоначальное место почти через пятьдесят лет.

Вскоре после переезда в Москву Репину представился случай начать работу над новым портретом Тургенева. Первая встреча Репина с Тургеневым по возвращении из-за границы произошла в августе 1878 г., в Абрамцеве, у Мамонтовых, где художник проводил лето с семьей. «Вчера нежданно-негаданно привалил к нам Иван Тургенев (Jean de Tourgueneff) с госпожею Бларамберг, очень был в хорошем духе, много рассказывал, и нашу публику очень одолжил», — писал Репин Стасову 7 августа 1878 г. Через день Тургенев посетил П.М. Третьякова в Кунцеве;⁶ здесь, очевидно, Третьякову и удалось уговорить писателя снова позировать Репину. Но так как Тургенев спешил с отъездом, то сеансы было решено приурочить к следующему приезду Тургенева в Москву. Случилось это в феврале 1879 г.;⁷ 14 февраля Тургенев приехал в Москву, а 18-го Третьяков уже писал Репину: «Любезнейший Илья Ефимович. Советую не забыть толкнуться сегодня к И.С., хотя по газетам он и должен сегодня же уехать. Если придется писать, то имейте в виду, чтобы голова вышла не темна и не красна; на всех портретах, кроме характера, и колорит его неверен. По моему мнению, в выражении Ивана Сергеевича соединяются: ум, добродушие и юмор, а колорит — несмотря на смуглость — производит впечатление постоянно светлое. Вы видите, что я неисправим и несмотря на свое фиаско иду со своим взглядом и советом. Очень бы был Вам благодарен, если бы сегодня Вы навестили меня. Я буду и день и вечер дома. Вам преданный Третьяков».⁸

Тургенев прожил в Москве на этот раз еще около трех недель, — и это дало возможность Репину приняться за писание с натуры нового его портрета.⁹

Сперва сеансы происходили в мастерской художника (жил Репин у Девичьего поля, в Хамовниках, в Большом Теплом переулке); Репин рассказывал впоследствии, что Тургенев «даже на Девичье поле приезжал на сеанс».¹⁰ Затем из-за болезни Тургенева сеансы были перенесены на квартиру его приятеля, И.И. Маслова, у которого он на этот раз остановился. Почти пятьдесят лет спустя, в письмах к К.И. Чуковскому, Репин вспомнил этот период работы над портретом Тургенева: «Я с него много писал, даже на квартире Ивана Ильича Маслова писал» (от 29 апреля 1927 г.). «А И.И. Маслов был в Москве для Тургенева даровая квартира, где его обожали, — продолжал Репин в следующем письме. — И во время своей подагры, которою Тургенев заболевал непременно в Москве, он там, в квартире И.И. Маслова, завернувши пледом ноги, вылеживал свой срок, принимая всю образованную и боготворящую его интеллигентную Москву. Над Иваном Ильичом Тургенев добродушно подтрунивал, не удерживал своих, довольно циничных анекдотов» (от 18 мая 1927 г.). В ответ на вопрос Сергея Эрнста: «Не повторяли ли Вы этот портрет позже?» — Репин сообщил: «Неудачный портрет свой Тургенева я не мог забыть и несколько раз принимался опять за него. Уже вернувшись из Парижа в Москву, я воспользовался однажды приездом Тургенева туда (кажется в 1878 г.). Я опять писал Тургенева, когда он жил там у своего друга, Ивана Ильича Маслова; потом Иван Сергеевич приезжал ко мне (Москва, Теплый пер.), и там я все еще не терял надежды схватить любимого писателя. Все это были неудачные потуги и из этого ничего особенного не вышло».

Вскоре после отъезда Тургенева художник решил показать портрет в Москве на VII Передвижной выставке, которая в конце марта 1879 г. переехала в Москву из Петербурга (в столице экспонировалась лишь одна картина Репина — «Царевна Софья»). Никакого успеха портрет на московской выставке не имел. Все дошедшие до нас отзывы современников — сплошь отрицательные. «Нельзя читать портретом в эстетическом значении этого слова голову Тургенева работы Репина. Это схваченный налету эскиз, кое-как набросанный наспех грубыми мазками краски; по технике он чрезвычайно напоминает находившийся на выставке 1877 г. «портрет» Ф.В. Чижова», — писал рецензент «Московских ведомостей».¹¹ Еще резче отозвался о репинских произведениях, появившихся на этой выставке, критик московского журнала «Свет и тени»: «Картина «Царевна Софья» недостойна творца «Волжских бурлаков», как недостоин его и выставленный здесь его же работы портрет Ив. С. Тургенева. Какого-то старенького селадона представил нам Репин вместо Тургенева, выразительное, вполне интеллигентное лицо которого мы видели так недавно еще. Такая работа, — работа чисто ученическая, и выставлять ее тем более не следовало».¹² Вскользь упоминает об этом портрете автор статьи в «Современных известиях»: «Несколько портретов, выставленных Репиным, в том числе портрет Тургенева, отличаются от портретов Крамского, будучи слабее их».¹³ Наконец, подробнее остановился на этом полотне рецензент «Русских ведомостей»: «Портрет И.С. Тургенева, писанный Репиным, вышел крайне неудачным, хотя мощная голова нашего маститого беллетриста представляла для художника богатый оригинал. Но благодаря Репину г. Тургенев явился с таким цветом лица, какой бывает у человека после долгого перепоя; вместо же роскошных седых волос и бороды Репин украсил г. Тургенева белыми мазками, напоминающими скорее взбитое мыло, чем человеческие волосы. Даже сходство весьма ничтожное. Всякая фотография дает больше понятия о наружности г. Тургенева, чем портрет, выставленный Репиным».¹⁴

Странно, что портрет в какой-то степени понравился Третьякову. «Сегодня в 7 часов был на Вашей выставке, — писал он Репину 30 марта 1879 г. — А Вы опять переменили фон у Тургенева? А был ведь хорош, но, кажется, и этот не хуже. Портрет выглядит интересно». В тот же день¹⁵ Репин ответил: «Фон у Тургенева я опять перепишу, ближе к первоначальному сделаю». Очевидно, Репин решил продолжать работу над портретом и потому не отправил его в провинциальные города, по которым после Москвы разъезжала выставка.¹⁶ «А портрет с него мне так и не удался», — писал Репин позже об этом московском варианте.¹⁷

Таким образом, и вторая попытка Репина создать с натуры портрет Тургенева закончилась безуспешно. Много лет спустя портрет этот был продан Репиным варшавскому коллекционеру Н.Н. Максимовскому; тогда же художник поставил дату на портрете — 1878 г. — и, как часто бывает в таких случаях, ошибся. Через тридцать лет после VII Передвижной выставки портрет этот был показан в марте 1909 г. на Тургеневской выставке в Академии Наук. В разделе каталога «Портреты И.С. Тургенева» указано: «Портрет масляными красками, работы И.Е. Репина, 1878 г. Собств. г. Максимовского».¹⁸ Нынешнее местонахождение портрета неизвестно.

22 августа 1883 г. в Париже умер Тургенев. 27 сентября Петербург хоронил великого писателя. На похоронах присутствовал и Репин.¹⁹ Смерть Тургенева побудила Репина снова приняться за его портрет; на этот раз он решил завершить тот первоначальный вариант, который был забракован парижскими друзьями Тургенева, но о котором сам художник говорил: «тот был бы живописнее». Репин считал, что на этом эскизе голова «написалась хорошо», что это «удачно схваченный яркий подмалевок»; поэтому, очевидно, он достал старый холст, который был начат десять лет назад, принялся дорабатывать его и, по всем данным, засушил и в конечном счете испортил.²⁰

В феврале 1884 г. художник показал свою новую работу на очередной XII Передвижной выставке. Никакого успеха не имел и этот портрет Тургенева; рецензенты обходили его молчанием, а если и отмечали, то неодобрительно. Репортер «Нового времени» на следующий день после открытия выставки писал: «Из портретов работы г. Репина наиболее неудачный И.С. Тургенева».²¹ В информационной заметке о вернисаже газета «Минута» сообщила: «На выставке преобладает живопись портретная и пейзажная. К сожалению, портретов удачных немного: так, например, портрет И.С. Тургенева, принадлежащий кисти Репина, и портрет П.А. Стрепетовой работы Ярошенко, мало похожи и недоделаны».²² О том же писал «Петербургский листок»: «Неудачно вышел у Репина портрет покойного И.С. Тургенева».²³ Боборыкин, хваливший репинские полотна, появившиеся на XII Передвижной выставке, по поводу тургеневского портрета вынужден был отметить: «Не знаю, довольны ли будут сходством на портрете Тургенева».²⁴ В обстоятельной статье об этой выставке Стасов писал в газете «Новости»: «Между портретами Репина неудачен только один, именно — портрет Тургенева. Но Репина постигла в этом случае общая участь: кто ни писал портрет Тургенева, все потерпели неудачу, ни одному живописцу нашему не удалось передать лицо и фигуру русского знаменитого писателя».²⁵ С жаром обрушился на этот портрет М. Соловьев, петербургский корреспондент «Московских ведомостей»: «Портрет только тогда получает полное артистическое значение, когда вместе с живым обличием лица передает зрителю впечатление и духовной сущности его... Портретность не в фотографическом сходстве каждой морщинки и каждого углубления или выпуклости, но в передаче той основной черты личности, которая духовно выделяет ее из толпы и поражает нас. Найти эту черту и подчинить ей остальное составляет задачу артиста. Если этого нет, очевидными становятся одни недостатки. Возьмем портрет Репина, любая фотография дает более точное и ясное представление о Тургеневе, нежели припухлое, толстоносое, румяное лицо, написанное Репиным».²⁶ Совсем прошли мимо тургеневского портрета рецензенты «Петербургской газеты», «Живописного обозрения», «Вестника изящных искусств», хотя на страницах этих изданий появлялись подробные обзоры выставки с похвалами по адресу других работ Репина.²⁷ Отзывы о XII Передвижной выставке в периодической прессе Москвы, Варшавы, Одессы, Елисаветграда, Киева и Харькова, где выставка демонстрировалась вслед за Петербургом, свидетельствуют о том, что Репин отказался от дальнейшего экспонирования тургеневского портрета; ни в одной из провинциальных статей и рецензий об этой выставке портрет ни разу не упоминается.²⁸

Сохранилось признание самого Репина, что и третий тургеневский портрет он считал неудачным. «Мне кажется, да наверно не только мне, — писал Третьяков 28 февраля 1884 г. Репину по поводу произведений, выставленных на XII Передвижной выставке («Не ждали», портреты Дельвига, Молас и Стасова), — Вам следовало бы убрать портрет Тургенева и мой; лишние вещи только разбавляют впечатление». В конце письма Третьяков предложил Репину выставить в Москве портрет Мясоедова: «взамен Тургенева и моего». В ответном письме от 5 марта Репин откровенно признавался: «Портрет Тургенева действительно слаб».

Очевидно, именно этот портрет был им вторично выставлен в 1908 г. на XXXVI Передвижной выставке в связи с двадцатипятилетием смерти писателя.²⁹ Рецензии об этой выставке, в которых упоминается тургеневский портрет, крайне малочисленны и скупы. Большинство рецензентов ограничивалось причислением его к «совершенно неудачным» репинским работам.³⁰ Один же отзыв заключает в себе ценное указание, что этот портрет действительно восходит еще к парижскому периоду; это косвенно подтверждает наше предположение, что портрет, появившийся в 1908 г. на XXXVI выставке, тот самый, который демонстрировался в 1884 г. на XII выставке. Вот этот отзыв: «Любопытен как документ этюд Тургенева, этюд, написанный в семидесятых годах, когда Репин в Париже жил пенсионером академии. Как портрет старика вообще, этюд — превосходен. Только тургеневского в нем мало: того врожденного благородного барства, которым, по рассказам и описаниям современников, была проникнута вся его величавая фигура. Тургенев у Репина какой-то демократизованный, мещанистый. В него совсем «не верится».³¹ Так как эти строки принадлежат журналисту, хорошо знакомому с Репиным, то мы имеем все основания предполагать, что источником интересующих нас сведений был сам художник. В следующем году портрет появился на тургеневской выставке в Академии Наук; в каталоге приведена дата его написания — 1883 г. — и указано, что он является «собственностью Кассы взаимопомощи учащихся имп. Академии Художеств, продается за 2000 р.». Очевидно, после Передвижной выставки 1908 г. Репин пожертвовал портрет в пользу нуждающихся молодых художников. К сожалению, дальнейшая судьба этого портрета не известна.

Кроме портретов, существует, наконец, и рисунок Репина, изображающий Тургенева. Он был сделан в 1884 г. для воспроизведения тургеневского портрета 1883 г. в каталоге XII Передвижной выставки. Никакими художественными достоинствами рисунок не блещет. Если сравнить его с воспроизведением тургеневского портрета, который находился на выставке 1908 г., можно лишний раз убедиться, что и в 1908 г. и в 1884 г. демонстрировался один и тот же портрет. Ныне рисунок хранится в Саратовском художественном музее им. Радищева, куда поступил в составе коллекции А.П. Боголюбова.

Таким образом, Репин создал три портрета Тургенева и один рисунок, его изображающий: первый портрет был написан с натуры в Париже в 1874 г. и ныне хранится в Третьяковской галлерее;³² в 1879 г., опять-таки с натуры, в Москве был создан портрет, позже поступивший в собрание Н.Н. Максимовского, а ныне неизвестно где находящийся;³³ в 1883 г. Репин доработал первоначальный парижский вариант, принадлежавший в 1908 г. Кассе взаимопомощи учащихся Академии художеств и затем утраченный,³⁴ и, наконец, в 1884 г. — рисунок с этого портрета, находящийся ныне в Саратовском музее.³⁵

Основной парижский портрет 1874 г. изображает Тургенева сидящим в кресле. Ноги закрыты зеленоватым пледом, руки лежат на пледе, в правой руке — пенснэ. Кресло поставлено углом на правой стороне полотна, фигура посажена справа налево. Тургенев одет в темную тужурку, на шее — синий бант. На оливковом фоне портрета отчетливо выделяется большая голова писателя с белоснежной бородой и прядями седых волос. Живописных аксессуаров на полотне весьма немного: узоры на пледе, белые манжеты, на одной из которых виднеется красная запонка, орнамент на тисненой обивке спинки и ручки кресла. Выразительно написаны руки, но восторженное замечание Тургенева, что, увидев их, он «начинает верить в русскую живопись», нужно отнести за счет обычной манеры Тургенева преувеличивать; вполне уместно звучит ироническое замечание Крамского: «все-таки как-то странно говорить о будущности искусства по живописи рук» (письмо к Репину от 29 октября 1874 г.).³⁶ И в данном случае тем более странно, что хотя Репин действительно был «великим знатоком, мастером и истолкователем рук», — тургеневские руки далеко не лучшие на репинских полотнах этого периода... Портрет темноват по колориту, желтовато-красный цвет лица неприятен.

И.Э. Грабарь справедливо видит в этом портрете все признаки увлечения Репина Рембрандтом и старыми мастерами, те самые признаки, которые сказываются и на портрете Стасова, написанном Репиным незадолго перед тем. Но если Стасовский портрет, несмотря на недостатки живописи, все же дает превосходную характеристику оригинала, то тургеневский этим не отличается. В портрете Тургенева никак не отражены те черты его характера, которые неизменно отмечали современники. Острой характеристики Тургенева в репинском портрете мы не найдем; по-видимому, уловить ее было необычайно трудно; во всяком случае, все художники, писавшие Тургенева, как указывает Крамской, неизменно жаловались, что «в этом лице нет ничего выдающегося, ничего отличающего скрытый в нем талант».³⁷

В те годы Репин уже великолепно умел передавать сходство, но и в этом смысле портрет Тургенева оставляет желать многого. Достаточно сопоставить описания внешности Тургенева, сделанные мемуаристами, с изображением, принадлежащим кисти Репина, чтобы убедиться в этом. В год, когда был создан парижский вариант портрета, Тургенев уже вступил во вторую половину шестого десятка своей жизни, в последнее свое десятилетие. В этом году с ним познакомился Гюи де Мопассан: «В первый раз я встретился с Тургеневым у Густава Флобера. Отворилась дверь — явился гигант. Гигант с серебряной головой, как было бы сказано в волшебной сказке. У него были длинные седые волосы. густые седые брови и большая седая голова, настоящей белизны серебра, отливающей блеском, сиянием, и окруженное этой белизной доброе, спокойное лицо, с чертами несколько крупными. И у этого колосса были жесты детские, боязливые и сдержанные. Он говорил очень тихо, голос его был несколько мягок».³⁸

Год спустя с Тургеневым познакомился американский писатель Генри Джемс: «Меня прежде всего поразила его великолепная мужественная фигура... Глубокая, мягкая, любящая душа была заключена в колоссальное, изящное тело и эта комбинация была необычайно привлекательна... Тургенев был очень высокого роста и обладал широким, здоровым телосложением. Голова его была поистине прекрасна и хоть черты лица не отличались правильностью — оно обладало большой оригинальной красотой. У него была чисто русская физиономия с чрезвычайно мягким выражением, и в глазах его — самых добродушных глазах в мире — сияла глубокая меланхолия. Обильные, прямо ниспадающие волосы были белы как снег, такова же была и борода, которую он носил коротко подстриженной».

Краткая запись в автобиографии М.М. Антокольского посвящена внешности Тургенева: «Его величественная фигура, полная и красивая, его мягкое лицо, окаймленное густыми, серебристыми волосами, его добрый взгляд имели что-то ласкающее, но вместе с тем и что-то необыкновенное; он напоминал дремлющего льва: одним словом, — Юпитер».³⁹

П.М. Ковалевский, беллетрист, поэт и художественный критик, часто встречавшийся с Тургеневым, несколько иначе описывает его наружность: «О ней говорят или как о необычайно изящной, или как о наружности великана, — пишет он. — Французы так-таки и называют его великаном (un géant). А между тем о ней всего ближе можно выразиться, что она была изящно-груба, барски-аляповата в смысле старого настоящего барства, еще по-русски здорового, на приволье наследственных тысяч десятин и тысячи душ, мускульно-развитого и только покрытого французским лаком... Тургенев был изящен по манерам, тонок по обращению (когда не ломался), по вкусам, но уж отнюдь не по чертам лица, которые были крупны все, кроме глаз; не по складу тела, тяжелого и мешковатого. За улыбку этих маленьких светлых, подслеповатых глаз женщины обожали его как мужчину, мужчины — почти как женщину. И точно, улыбались эти глаза совсем особенно, по-тургеневски: так ни у кого они не улыбались».⁴⁰

Лаконичную зарисовку внешности писателя дает П.А. Кропоткин, познакомившийся с ним в 1878 г.: «Он был очень красив: высокого роста, крепко сложенный, с мягкими седыми кудрями. Глаза его светились умом и не лишены были юмористического огонька, а манеры отличались простотой и отсутствием аффектации... Голова его сразу говорила об очень большом развитии умственных способностей».⁴¹

И, наконец, в семидесятых годах с Тургеневым встретился в Петербурге Н.С. Русанов: «Меня поразили прежде всего громадность, мощь, пышность его фигуры... На громадном, благообразном, очищенном лице, — я чуть было не написал «лике», — Тургенева шестьдесят лет не оставили почти ни морщинки. Эффектно-седые волосы, белая борода только еще больше оттеняли поразительную моложавость этого наполовину библейского, наполовину джентльменского лица... Он, и сидя за чайным столом, был выше нас целой головой».⁴²

Лишь самые общие, самые поверхностные черты внешности Тургенева, бросавшиеся в глаза современникам, запечатлены на портрете, написанном Репиным. Интеллектуальную значительность внешнего облика Тургенева Репину передать не удалось.

Надо иметь в виду, что сам Тургенев отзывался о своих изображениях так: «нет ни одного схожего портрета, на который бы я мог указать..., не выхожу я похожим на портретах — и конец».⁴³ В письме к Полине Виардо (от 11/23 марта 1871 г.) Тургенев утверждал, что его портреты «редко удаются». Парижский собеседник писателя, журналист Б. Чивилев, сообщает, что «сам Тургенев был всегда очень недоволен своими изображениями». Встретившись в Париже 15 июля 1880 г. с Тургеневым, Стасов со свойственной ему резкостью произнес: «все до сих пор Ваши портреты мерзки и отвратительны».⁴⁴

И все же место, занимаемое репинской работой в ряду других портретов Тургенева этих лет, отнюдь не последнее. Так, сравнивая еще в 1876 г. портреты Тургенева работы Харламова и Репина, Крамской писал Третьякову (из Парижа, от 6 июня 1876 г.): «Портрет Тургенева работы Харламова в «Салоне» мне не понравился, может быть потому, что он в «Салоне». Мне показалось, что Репина портрет не так уже дурен. Каждый в своем роде имеет и достоинства и недостатки — и один другого стоит».⁴⁵ П.М. Ковалевский, обрисовывая в своих воспоминаниях некоторые черты тургеневского характера, заканчивает свой отрывок так: «Совокупите все эти черты, и только тогда предстанет некоторый облик Тургенева. Говорю «некоторый», потому что сужу по его облику живописному, который не передан никем сполна. Даже у таких мастеров, как Перов, К. Маковский, Репин, — Тургенев еще не Тургенев. У одного он почти монументально строг, у другого до приторности сладок, у третьего как бы и тот, да не тот. Портрет Харламова я не видел, но слышал, что и он не передает Тургенева». Разбирая, вскоре после смерти писателя, его прижизненные изображения и придя к выводу, что «у нас нет хороших его портретов», П.П. Гнедич, лично знавший Тургенева, пишет: «Портрет, деланный Репиным в Париже (что висит в московском музее, в доме Пашкова), писан довольно сочно, но сильно хромает сходством. Харламов оказался разве колоритнее Репина, но и только». Те же, кто имел возможность сравнивать портрет Харламова непосредственно с оригиналом, давали портрету невысокую оценку. Так, американский писатель Генри Джемс, познакомившийся с Тургеневым в 1877 г., пишет в своих воспоминаниях: «В первом этаже дома на Rue de Douai находилась картинная галлерея, в которую он пригласил меня при первом же свидании, с целью показать свой портрет, выполненный одним русским художником, жившим тогда в Париже. Самое большое, что можно было сказать о портрете, — это — он был выполнен «порядочно», в особенности когда приходилось глядеть на него рядом с живым оригиналом». Не понравилось харламовское полотно и А.Н. Бенуа («мало-характерный портрет Тургенева»).⁴⁶ По мнению же И.Э. Грабаря, «Третьяков был прав, считая портрет [работы Репина] не вполне удавшимся, но из четырех известнейших портретов знаменитого писателя — перовского (в Третьяковской галлерее, 1872 г.), харламовского (в Русском музее 1875 г.), похитоновского (в Третьяковской галлерее, 1882 г.) и репинского — последний все же приходится признать лучшим». Сохранилась запись беседы Репина с Николаем Николаевичем Ге, автором пятого портрета Тургенева, написанного в ту же эпоху (1871 г.). Разговор этот весьма характерен. Осенью 1880 г. Репин приехал на хутор Ге. «На стене в зале висело несколько портретов: уже знакомые мне портреты Герцена (копия) и Костомарова и портреты Некрасова и Тургенева, которых я еще не видел — эти мне не понравились: беловатые с синевой, плоско и жидко написанные трепанными штрихами. «А вы еще их не видели? Ну, как находите?» — спросил Николай Николаевич. — «Как-то странно белы, особенно Тургенев, без теней совсем», — ответил я. «Да, но ведь это характер Ивана Сергеевича. Знаете, Тургенев — ведь это гусь, белый, большой, дородный гусь по внешности. И он все же барин»...⁴⁷

Существует свидетельство одного современника о портрете Тургенева работы Ге: «Н.Н. Ге, составивший себе превосходную репутацию портретом Герцена, подорвал ее портретом Тургенева. Это чуть ли не самая плохая его работа». Свидетельство это интересно тем, что его высказал литератор, которому было известно, как оценивал портрет работы Ге сам Тургенев.⁴⁸

Репин не обрел удачи в портретах Тургенева; но он мог бы заявить в свое оправдание, что его постигла участь всех художников, писавших Тургенева.

Примечания

1. На этой же Передвижной выставке Тургенев мог увидеть три произведения Репина, написанные им до поездки за границу: портрет В.В. Стасова, 1873 г. (ныне в Третьяковской галлерее), «Монах в пустыне», 1872 г. (ныне в Русском музее), акварельный портрет О.О. Поклонской, 1873 г., и одно произведение, написанное в Париже, — пастельный портрет Е.Е. Неклюдовой, 1873 г. Это была первая Передвижная выставка, в которой принял участие Репин. По словам И.Э. Грабаря (т. II, стр. 222), «портрет Стасова — прекрасный по форме... эта вскинутая слегка вверх голова прекрасно характеризована; она обращала на себя всеобщее внимание на III Передвижной выставке 1874 г.»

2. И. Эйгес, Материалы из архива П.М. Третьякова, — «Искусство» 1929, № 5—6, стр. 48—50.

3. С этой характеристикой Крамского перекликаются снова П.П. Гнедича, который знал Тургенева лично и беседовал с ним о его портретах. «Лицо И.С. совсем не поддавалось фотографии и живописи. И странное дело! Лицо его было так типично, такой широкой, такой могучей лепки, а между тем в общей гармонии его было что-то неуловимое. Проницательно-ласковый взгляд умных глаз, мясистый нос, неправильно-характерный излом темных бровей, седая копна волос и непослушная прядь, часто упадавшая при живом разговоре на лоб, — все это сразу врезывалось в память, запечатлевалось навсегда после первых двух-трех встреч. Самая фигура его — сильная, широкая — могла произвести впечатление даже на случайного, постороннего зрителя. Художники чувствовали ее типичность, но едва они брались за кисть, как оказывались несостоятельными». Разобрав ряд живописных и скульптурных изображений Тургенева, Гнедич в заключение пишет: «Все эти работы не передают главного; схватив общие черты, они но улавливают основной внутренней характерной его типичности. Не чувствуется ни фигура, огромная, маститая, ни увлекательно живая речь, ни острый блестящий ум, эти знакомые подробности его типа»; см. П. Гнедич, Портреты Тургенева (письмо в редакцию), — «Новое время» 1883, № 2692, от 27 августа.

4. В тех же воспоминаниях Гнедич свидетельствует, что целых три года спустя — в 1879 г. — Тургенев сам говорил ему о своем намерении позировать Крамскому: «В приезд свой весною 1879 г. Тургенев собирался сняться у Крамского, но его так теребили нарасхват, а времени у него было так мало, он так торопился в Париж, что намерение это пришлось отложить. Он мне сам говорил, что это его искреннее желание, что все предыдущие его изображения невозможны, что о них не стоит даже говорить и что он совершенно не желал бы их популяризировать. «Быть может г-ну Крамскому посчастливится, — говорил он, — но до сих пор, кто ни принимался за мое изображение, не мог, к сожалению, выполнить даже сносного портрета. Ни одного даже наброска, на который бы я мог указать как на удачный, не существует».

5. Сергей Эрнст, Илья Ефимович Репин, стр. 33; исследователь неправильно считает, что портрет поступил сюда «в 1901 г. в составе всего собрания Солдатенкова». Это сообщение повторяет и И.Э. Грабарь («портрет был куплен К.Т. Солдатенковым, завещавшим его Румянцевскому музею»; т. I, стр. 132). В действительности же портрет этот уже к 1883 г. (см. выше, стр. 107) находился в экспозиции музея, а в каталоге 1889 г. имеется прямое указание: «дар С.И. Мамонтова»; см. А. Новицкий, Художественная галлерея Московского публичного и Румянцевского музея. М., 1.889, стр. 264—265.

В письме к Сергею Эрнсту Репин писал в 1925 г. об этом портрете; «Я не отдал его Третьякову, и он попал в Румянцевский музей, где и доныне — как дар С.И. Мамонтова. Был издан в гелио-гравюре для премии учителям — хорошо».

6. М. Клеман датирует эту встречу 7 августа; судя же по записке Тургенева к В. Черкасскому, относящейся к 8 августа 1878 г., Тургенев собирался в Кунцево 9 августа; см. «Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина. И.С. Тургенев. Сборник». Под ред. Н. Бродского. М., 1940, стр. 229 и 235.

7. Сергей Эрнст неправильно относит эту работу Репина к 1877 г., когда Тургенев в Москву и не приезжал.

8. И. Эйгес, Забытый портрет Тургенева, — «Огонек» 1933, № 25, стр. 5. — Заметка И. Эйгеса дает случайный и далеко не исчерпывающий материал о том, как был создан Репиным «третьяковский» вариант портрета Тургенева. Заметка пестрит неточностями. Так, автор считает, что художник создал лишь один портрет Тургенева, тот, который был им написан в Париже, и что в дальнейшем «за новый портрет Тургенева Репин не принимался». Отказ Третьякова от первого тургеневского портрета автор объясняет «странным упорством».

9. В том разделе своей монографии, который называется «Портретное мастерство Репина», И.Э. Грабарь (т. II, стр. 222—224), говоря о работе Репина над изображением Тургенева в парижский и московский периоды, утверждает, будто Репин оба раза работал над одним и тем же портретом. Из этой ошибки следует ряд дальнейших неточностей, и в частности утверждение, будто в Москве Репин лишь «поправлял» третьяковский экземпляр (ср. т. I, стр. 132). И.Э. Грабарь полагает, что Репин переписал прежний портрет в 1879 г.: «Голова носит явные следы неоднократных переписываний, в то время как руки, написанные быстро, значительно свежее по живописи» (т. II, стр. 223). Если действительно голова и носит следы «переписываний», то это происходило в том же 1874 г., а не в 1879, когда Репин создал новый портрет Тургенева.

Вызывает сомнение указание (т. I, стр. 132), что в 1877 г., после того как портрет был возвращен Третьяковым Репину, «он его переписал». Неверно также (т. II, стр. 223—224), будто «в 1878 г. Репину удалось уговорить писателя дать ему еще несколько портретных сеансов» и что именно на этом портрете художник накануне Передвижной выставки 1879 г. переписал фон. В 1878 г. Тургенев прожил в Москве всего около трех дней (С 3 по 5 августа), срок слишком короткий для написания портрета. Зато в следующем году он пробыл в Москве безвыездно с 14 февраля по 7 марта, и работал Репин над новым портретом в Москве именно в 1879 г., что подтверждается и перепиской Репина с Третьяковым, цитируемой нами. Мысль о создании нового портрета исходила не от Репина, а от Третьякова; таким образом, Репин вовсе не «уговаривал» писателя.

10. Из письма к К.И. Чуковскому от 29 апреля 1927 г. — Не издано; архив К.И. Чуковского.

11. Передвижная выставка, — «Московские ведомости» 1879, № 99, от 21 апреля. — Судя по объявлению в той же газете, выставка в Москве была открыта с 11 по 22 апреля (см. № 90, от 11 апреля).

12. Z, В миро искусств, — «Свет и тени» (журнал художественный и карикатурный) 1879, № 16, от 28 апреля, стр. 109.

13. Н.П. Нч—в, Передвижная выставка картин (критический обзор), — «Современные известия» 1879, № 103, от 16 апреля.

14. Скромный наблюдатель, Наблюдения и заметки, — «Русские ведомости» 1879, № 92, от 15 апреля.

15. У Репина в письме ошибочно: «30 апреля».

16. Несомненно, что на Передвижной выставке 1879 г. в Москве Репин показал именно этот новый, только что законченный, портрет, а отнюдь не старый — 1874 г. — всеми, в том числе и им самим, — забракованный; указание И.Э. Грабаря (т. II, стр. 263) об экспонировании на выставке 1879 г. третьяковского экземпляра требует исправления.

17. Из письма Репина к К.И. Чуковскому от 29 апреля 1927 г. — Не издано; архив К.И. Чуковского.

18. «Каталог выставки в память И.С. Тургенева в имп. Академии Наук». Март 1909 г. 2-е изд., с исправлениями. Составили Ф. Витберг и Б. Модзалевский. П., 1909, стр. 9.

19. «Все мечтал, что Вы приедете на похороны Тургенева, и думал лично видеться с Вами», — писал Репин П.М. Третьякову 4 ноября 1883 г. Ответ Третьякова (от 9 ноября) гласил: «На похороны Тургенева я не мог приехать по случаю серьезной болезни двоих детей».

Репин надолго запомнил похороны Тургенева и выступления на его могиле. В 1913 г. в своей статье об А.И. Куинджи, отметив, что в «сфере пейзажной живописи Куинджи был гениальный художник», Репин вспомнил рассуждения на тургеневских похоронах: «Гениальный? Слово это большое, — сказали на похоронах И.С. Тургенева преданные ему друзья и почитатели; они даже смутились, как-то попятились, да так и не рискнули наградить этим великим эпитетом своего излюбленного писателя»; см. И. Репин, Архип Иванович Куинджи как художник, — сб. «Далекое-близкое», стр. 407.

20. Это совпадает с указанием И.Э. Грабаря, что «первый вариант, «с бесстыдной улыбкой», он закончил лишь много лет спустя в Петербурге» (см. т. I, стр. 132).

21. «XII-я Передвижная выставка картин», — «Новое время» 1884, № 2873, от 27 февраля.

22. «XII-я Передвижная выставка картин», — «Минута» 1884, № 54, от 28, февраля.

Странно, что за день до этого отзыва — в № 53, от 27 февраля, — в заметке о предстоящем открытии выставки среди экспонатов был отмечен «хороший портрет И.С. Тургенева».

23. Р., 12-я выставка картин «Товарищества передвижных художественных выставок», — «Петербургский листок» 1884, № 59, от 29 февраля.

24. П. Боборыкин, На Передвижной выставке, — «Новости и Биржевая газета» 1884, № 39, от 29 февраля.

Из всей петербургской прессы лишь одна «Всемирная иллюстрация» дала положительный отзыв о портрете: «Прекрасен Репина же портрет Тургенева — бесспорно очаровательный по краскам и жизненности»; см. «Всемирная иллюстрация» 1884, № 790, от 3 марта, стр. 206—207.

25. В. Стасов, Наши художественные дела, — «Новости и Биржевая газета» 1884, № 78, от 19 марта; перепечатано в его Собрании сочинений, т. I, отд. 2, стр. 743.

26. М. Соловьев, Петербургские художественные выставки. I. Двенадцатая Передвижная выставка, — «Московские ведомости» 1884, № 88, от 29 марта.

27. См. Х а, XII Передвижная выставка, — «Петербургская газета» 1884, № 57, от 28 февраля; Маленький художник, XII-я выставка Товарищества передвижных выставок, — «Живописное обозрение» 1884, № 10, стр. 154—156; «XII-я Передвижная выставка», — «Художественные новости» 1884, № 6, стр. 136—142.

28. И.Э. Грабарь допускает неточность, утверждая, что на Передвижной выставке 1884 г. находился экземпляр портрета, принадлежавший Н.Н. Максимовскому (см. т. II, стр. 263; ср. с р. 224).

29. Не приводя никаких доказательств, И.Э. Грабарь сообщает: «В 1907 г. он [Репин] еще раз пишет портрет Тургенева с пенснэ в руках, на основе своих давних зарисовок и по памяти. Этот портрет был на XXXVI Передвижной выставке 1908 г. Так как по всем данным, тот же портрет в следующем году был на тургеневской выставке, а в каталоге дата портрета указана «1883 г.», то несомненно, что в 1907 г. никакого нового портрета Тургенева Репин не писал и на Передвижной выставке 1908 г. был вторично выставлен портрет 1883 г. «Давних зарисовок» с Тургенева у Репина также, по всем данным, не существовало.

30. Ср. Ив. Лазаревский, По выставкам (впечатление художественного критика). У передвижников, — «Раннее утро» 1908, № 39, от 5 января.

31. Н. Брешко-Брешковский, У передвижников, — «Биржевые ведомости» 1908, № 10366, от 22 февраля.

32. На портрете надпись художника: «1874 г. (в Париже). И. Репин». Размер портрета — 110×89см. — Именно это полотно было завершено Репиным весной (а отнюдь не «писан осенью 1874 г.», как неправильно указывает Сергей Эрнст, стр. 32).

Портрет этот неоднократно воспроизводился; лучшая одноцветная репродукция дана в XIII выпуске издания И. Кнебеля «Портреты русских писателей в гравюрах с оригиналов известных русских художников» (ред. В. Каллаша). Впервые в красках портрет этот был нами выпущен в 1941 г. в издании Государственного литературного музея.

33. Сергей Эрнст (стр. 33) неправильно считает, что именно этот вариант был куплен К.Т. Солдатенковым; в действительности Солдатенков мог приобрести лишь портрет 1874 г., который впоследствии через Румянцевский музей вновь вернулся в Третьяковскую галлерею.

34. Воспроизведение этого портрета дано в фишеровском каталоге XXXVI Передвижной выставки 1908 г., стр. 17 (размер 90×67). Репродукция данного портрета приведена также М. Клеманом в книге «Летопись жизни и творчества И.С. Тургенева» (к стр. 276). Клеман неправильно полагает, что это тот самый портрет, который Репин написал с натуры в 1879 г.; на самом деле он воспроизводит портрет 1883 г.

Сергей Эрнст (стр. 70) указывает, что тургеневский портрет на выставке 1908 г. — это «вариант портрета, бывшего на XII Передвижной выставке 1884 г.»; в действительности же нет оснований сомневаться, что в обоих случаях был выставлен один и тот же портрет.

35. См. «Государственная Третьяковская галлерея. Каталог выставки произведений И.Е. Репина». М., Изогиз, 1936 г., стр. 98. — Техника выполнения — мел, тушь, перо, кисть; размер — 17,2×13,4 см. В одном случае И.Э. Грабарь ошибочно указывает (т. II, стр. 224), что рисунок этот «сделан в 1894 г.», — на самом деле, рисунок выполнен для каталога Передвижной выставки 1884 г.

36. Это замечание Крамской высказал в ответе на похвалы Тургенева по его адресу, сообщенные ему Репиным (см. прим. 259). «О Тургеневе, спасибо ему — благодарен, даже восхищен, только одно обстоятельство мешает мне счесть себя достойным похвал его. Говорят, он сказал так: «Я верю в русское искусство (т. е. будущность) на основании того, как Вы написали его руки на портрете, и по тому, как пишет Харламов». Оно, может быть, и правда. Портрета Вашего я не видал. Только, все-таки, как-то странно говорить о будущности искусства по живописи рун. Или уж я не понимаю. Только мне кажется, он не совсем знает Россию, судя по предисловию к своей повести, помещенной в «Складчине».

Здесь Крамской имеет в виду то восхищение «смирением» русских крестьян, которое прозвучало в письме Тургенева к Полонскому, посланном вместе с рассказом «Живые мощи» 13/25 января 1874 г. Тургенев рассказывает в этом письме о встрече своей в 1871 г. с одним голодающим. «Были тогда беспорядки, грабежи?» — спросил его Тургенев. — «Какие, батюшка, беспорядки? — возразил с изумлением старик; ты и так богом наказан, а тут ты еще грешить станешь». Смиренный ответ старика умилил Тургенева; он сослался на него в другом письме к Полонскому (от 8 декабря 1873 г.), как на «пример русского долготерпения»; и сделал из этого ответа неожиданный вывод; «Мне кажется, что помогать такому народу, когда его постигает несчастье, священный долг каждого». См. «Складчина». Литературный сборник, составленный из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. П., 1874, стр. 65. См. также письмо Крамского к Стасову от 28 августа 1876 г.; И. Крамской, Письма, т. II, стр. 62.

37. Некоторые искусствоведы, писавшие об этом портрете, давали ему ничем не оправданную восторженную оценку. Так, автор описания Румянцевского музея писал об этом портрете Тургенева: «Полный чувства меры, спокойствия и внутренней значительности, красивый и по колориту, его портрет работы Репина напоминает о художественной красоте и внутреннем изяществе творчества Тургенева»; см. «Каталог картинной галлереи императорского Московского и Румянцевского музея». М., 1915, стр. 91.

38. Гюи де Мопассан, Воспоминания, — «Иностранная критика о Тургеневе», стр. 212.

39. «М.М. Антокольский. Его жизнь...», стр. 953.

40. П. Ковалевский, Встречи на жизненном пути, — в его книге «Стихи и воспоминания», 1912, стр. 286—287; ср. Д. Григорович, Литературные воспоминания, с приложением полного текста воспоминаний П. Ковалевского. Вводная статья, редакция и примечания В. Комаровича. Л., «Academia», 1928, стр. 436—437 (здесь в тексте грубая опечатка: «Петров», вместо «Перов»).

41. П. Кропоткин, Записки революционера. Под ред. и с примечаниями Н. Лебедева. М., изд. Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1929, т. II, стр. 102.

42. Н. Русанов, Из литературных воспоминаний, — «Былое» 1906, № 12, стр. 42—43.

43. См. П. Гнедич, Книга жизни. Воспоминания. Редакция и примечания В. Боцяновского. П., «Прибой», 1929, стр. 120—123. — Если верить П. Гнедичу, Тургенев в беседе с ним «отнесся скептически к портрету работы Харламова». Мемуарист делает ошибку, датируя эту встречу с Тургеневым 1875 г.; в этом году писатель в Петербурге не был. Встреча их относится к весне 1879 г.

В той же беседе с Гнедичем Тургенев лучшими своими изображениями назвал фотографии: «Лучший мой портрет — профильный, что я снимался у Бергамаски» (положительный отзыв Тургенева об этой фотографии см. также в его письме к Полине Виардо от 3/15 марта 1871 г.; «Письма И.С. Тургенева к г-же Виардо (60-х годов)», — «Современный мир» 1912, № 3, стр. 195).

Из дошедших до нас фотографий Тургенева особенно интересна та, на которой он запечатлен в Бадене, в конце 60-х гг., сидящим в кругу друзей за столом. Эта фотография с большой выразительностью передает силу и красоту ого фигуры. Впервые эта фотография воспроизведена в статье И. Зильберштейна, Встреча Достоевского с Тургеневым в Бадене в 1867 г., в издании: «Ф.М. Достоевский и И.С. Тургенев. Переписка». Под редакцией, с введением и примечаниями И. Зильберштейна. Л., «Academia», 1928, стр. 147.

44. Из письма Стасова к П.С. Стасовой от 22 июля 1880 г. — Не издано; Институт литературы Академии Наук СССР.

45. В 1877 г. в парижской квартире Тургенева писательницу А. Луканину «поразил его собственный портрет, до того он хорош. Не знаю, кем он написан, Крамским или Репиным, но вообще он — произведение глубоко талантливого художника. На нем Иван Сергеевич представлен в высокой мягкой войлочной шляпе; как славно отливают из-под нее серебристые длинные волосы, как жизненно смотрят темно сине-серые глаза!»; см. А. Л[уканина], Мое знакомство с И.С. Тургеневым, — «Северный вестник» 1887, № 2, стр. 41. — Ни Крамским, ни Репиным подобный портрет написан не был.

46. А. Бенуа, Русский музей императора Александра III. М., изд. И. Кнебеля, 1906, стр. 75.

47. И. Репин, Николай Николаевич Ге и наши претензии к искусству, — сб. «Далекое-близкое», стр. 378.

48. П. Гнедич, Портреты Тургенева (письмо в редакцию), — «Новое время» 1883, № 2692, от 27 августа.

Здесь же Гнедич пишет о выпущенной в 1882 г. в Петербурге фирмой Фельтен и имевшей большой успех гравюре работы варшавского художника Г. Редлиха, как об «отличающейся большим сходством. Но к сожалению, — сообщает Гнедич, — и тут есть слабая сторона: экспрессия лица какая-то болезненная, отчасти суровая. Хотя это и было свойственно И.С. за последние мучительные годы его болезни, но едва ли может быть причислено к типичным подробностям лица. Нам нужен портрет не больного человека, но того Тургенева, каким он запечатлелся в памяти всех знавших его. А такой портрет нам неизвестен».