[Искусство и его моды]

[...] Во всей Европе искусство идет и развивается в своих стилях, одинаково во всех национальностях, одновременно в XIX веке меняет свои моды и вносит свои оттенки в манерах.

Инициатива всегда шла от французов и, вариируясь, быстро усваивалась всей Европой.

В начале семидесятых годов в Париже появляется эмпрессионизм. Освободившись от идей и условной картинности, эмпрессионизм пошел быстро по наклонной плоскости отрицания формы и к концу века выродился в декадентство; этот род искусства и до сих пор считается последней модой в искусстве.

Началом своим декадентство имело полное освобождение искусства и художников от всякой побочной зависимости.

Только личное вдохновение и освобождение от всех правил школы, воображение имеет цену и достойно внимания зрителя. Композиция — устаревшее стойло рассудочности — долой! Все прочее следовало бросать художникам.

Перспектива дает холодный шаблон и обезличивает всякий полет фантазии художника — не нужна!

Анатомия — сказки старых рутинеров-сухарей, антихудожественных прозаиков, безличных кропателей никому не интересного хлама — выбросить!

Штудия с натуры — фотография, и как копия всегда будет ниже тех случайных моделей, с которых писано, а те модели — скука. — Можно иногда, по поводу натуры, творить: как можно скорей — в один присест — не зарабатываться.

Необходимо: настроение, лиризм, оргия красок и впечатляющие образы. Пусть они будут неправильны, уродливы, но ярки, но характерны, чтобы зритель никогда не забыл этих независимых грез художника.

Ситуации картин — небывалые, рамы должны сливаться с общим настроением картины.

Типичность образов картины и ее техника должны быть подчинены до самозабвения художника-автора главной идее картины, статуи и ее символа.

В манере представления сюжета всего больше гармонирует примитив. Идеалом можно считать такое произведение, которое, напр[имер], если бы оно изображало папуасов, казалось бы зрителю, что это несомненное произведение самих папуасов.

Я обхожу все явления Великого Запада, который всегда идет впереди и создает все моды и в искусствах.

[...] На прошлогодней отчетной выставке Ак[адемии] худ[ожеств] меня поразила картина Савинова¹.

К этой картине я должен сделать вступление. После эмпрессионизма — объективного живого схватывания впечатлений натуры — является настроение. С невольным [неразборчиво] формы выдвигается своеобразная, стройная пластика и захватывающая яркость неожиданных поющих красок... [...]

Никогда еще прежде в литературе — писателям всего мира и нашим — не уделялось такого интереса к книгам Библии, как последние пятнадцать лет. Цитатами и подражаниями библейским пророкам теперь полна даже газетная беллетристика.

И вот, увидав картину Савинова, я почувствовал себя на Ниле в эпоху фараонов... Очаровательно! Сколько свету, сколько жизни. И при этом такой своеобразный тои библейской жизнерадостности!.. «Желтый Нил» потонул в тропическом солнце и сладко мерцает в голубоватых брызгах теплой воды.

Лошади, люди на берегу и в воде весело кишат и тонут в теплом душе...

Вот и девы египтянки, с восточными дробиными косами, тут тоже плещутся и тонут в тяжелой воде у самой рамы.

Все построение картины капризно, сломано. Без всякой логики натуры; лица, торсы, руки, фигуры громоздятся, кувыркаются и до нелепости не считаются с собственными проекциями на плоскости земли... Да ну ее перспективу! Как я рад! Поздравляю, поздравляю! И Совет профессоров поздравляю с этой уступкой новым влияниям в искусстве. Даже преступая [неразборчиво] традиции, Совет выше предрассудков рутины и справедливо наградил Савинова заграничной посылкой. Этого огромного таланта следует выделить.

Да, это уже не ученик, это своеобразный мастер! Справедливо! Справедливо!

— Как чувствуется эпоха фараонов! — кричу я соседу.

— Каких фараонов? Да ведь это называется «Купанье на Волге», — отвечает мне удивленный собеседник...

— Что вы!!. Ну да, что мне за дело как назвали картину: я вижу Нил и эпоху фараонов.

Это образчики лучших проявлений декадентства в живописи.

Худшее — это легионы непризнанных, бездарных, оголтелых модников, пристающих к [неразборчиво] движению опошлителей; во всех сферах так. [...]

Примечания

НБА АХ СССР, Архив Репина, VII, А-2, К-35. Черновик. Автограф.

Датируется 1910 годом на основании слов: «На прошлогодней отчетной выставке Ак[адемии] худ[ожеств]...» и года написания картины Савинова.

Тема статьи «Искусство и его моды», оставшейся незавершенной, была предложена Репину его корреспондентом, к которому художник в первом варианте рукописи обращается как к Александру Дмитриевичу, а во втором варианте как к Николаю Дмитриевичу.

Возможно, что последний — Н.Д. Ермаков, коллекционер и художественный деятель, с которым Репин был в дружеских отношениях.

1. Конкурсная картина А.И. Савинова «Купанье» (1908).