Валентин Александрович Серов Иван Иванович Шишкин Исаак Ильич Левитан Виктор Михайлович Васнецов Илья Ефимович Репин Алексей Кондратьевич Саврасов Василий Дмитриевич Поленов Василий Иванович Суриков Архип Иванович Куинджи Иван Николаевич Крамской Василий Григорьевич Перов Николай Николаевич Ге
 
Главная страница История ТПХВ Фотографии Книги Ссылки Статьи Художники:
Ге Н. Н.
Васнецов В. М.
Касаткин Н.А.
Крамской И. Н.
Куинджи А. И.
Левитан И. И.
Малютин С. В.
Мясоедов Г. Г.
Неврев Н. В.
Нестеров М. В.
Остроухов И. С.
Перов В. Г.
Петровичев П. И.
Поленов В. Д.
Похитонов И. П.
Прянишников И. М.
Репин И. Е.
Рябушкин А. П.
Савицкий К. А.
Саврасов А. К.
Серов В. А.
Степанов А. С.
Суриков В. И.
Туржанский Л. В.
Шишкин И. И.
Якоби В. И.
Ярошенко Н. А.

Молодость

В то время Репину шел двадцать девятый год. Он только что блистательно окончил академию, получив большую золотую медаль за конкурсную программу «Воскрешение дочери Иаира».

Он учился у Павла Петровича Чистякова, знаменитого рисовальщика-педагога, обучившего несколько поколений русских художников. Но действительным учителем своим Репин всегда называл Крамского.

Репин приехал из родного Чугуева в Петербург поздней осенью 1863 года, как раз в дни «бунта четырнадцати». К зиме он поступил в Рисовальную вечернюю школу Общества поощрения художников, где с недавнего времени преподавал Крамской.

С первой же встречи этот скуластый худой человек с трепаной студенческой бородкой и необыкновенно пристальным взглядом маленьких серых глаз произвел глубокое впечатление на девятнадцатилетнего Репина.

В Иване Николаевиче Крамском было что-то такое, что сразу же заставляло прислушаться к его глуховатому, негромкому голосу. В нем звучала сила искренней убежденности, серьезное внимание к собеседнику, увлеченность общим делом — словом, все то, что только и дает право человеку называться учителем.

Сын мелкого чиновника из захолустного Острогожска, Крамской рано лишился отца. Детство и юные годы его были нелегкими. Когда он окончил уездное училище, мать отвела его пешком в Воронеж и отдала в подмастерья к иконописцу — «богомазу», которому он три месяца растирал краски, носил обеды с другого конца города и таскал из реки мокнувшие там бочки для солений, пока не сбежал. Затем три года ездил с бродячим фотографом в качестве ретушера.

Впоследствии он говорил, что ничему так не завидовал смолоду, как образованности. «Как видите, ученость моя очень обширна», — с грустной усмешкой замечал он, вспоминая об уездном училище. На деле же он был едва ли не самым образованным и разносторонне знающим среди русских художников.

Когда Репин, поучившись в Рисовальной школе, поступил в академию, он все рисунки свои по-прежнему приносил на окончательный суд Крамскому.

— Дай вам бог не испортиться в академии, — говорил тот. — За академические премудрости почти всегда платятся своей личностью, индивидуальностью художника. Сколько уже людей, и каких даровитых, сделались пошлыми рутинерами!..

Предостережения Крамского, его необыкновенно меткие замечания, его похвалы и открытые, порою резкие порицания приносили неоценимую пользу.

И.Е. Репин. Садко

Однажды Репин показал ему свой эскиз на заданную в академии библейскую тему о всемирном потопе.

— Как, и это вы? — спросил Крамской, нахмурясь. — Вот, признаюсь, не ожидал... Да ведь это «Последний день Помпеи»... Странно! Вот оно как... Да-с. Тут я ничего не могу сказать. Нет, это не то. Не так...

«Я тут только впервые, казалось, увидел свой эскиз, — вспоминал потом Репин. — Боже мой, какая мерзость! И как это я думал, что это эффектно, сильно!..»

А Крамской продолжал:

— Ведь это не производит никакого впечатления, несмотря на все эти громы, молнии и прочие ужасы. Все это составлено из виденных вами картин, из общих, избитых мест... Нет, уж вы этот прием бросьте...

Предостерегая от подражания — пусть даже самым великим образцам, — Крамской в то же время настойчиво обращал Репина непосредственно к жизни и хвалил сделанные им вне стен академии этюды, где не было «академической условной подкладки, избитых колеров», ловко положенных бликов и эффектных теней.

— Работайте-ка вы почаще сами, дома, у себя, да приносите показать. Право, интересно даже посмотреть: что-то есть живое, новое...

Крамской удивительно верно разгадал главное свойство репинского таланта, расцветавшего в полную силу лишь там, где кончались фантазии и начиналась живая, волнующая художника действительность.

Это свойство со всей определенностью проявилось во время академического пенсионерства.

Заграничное житье не шло Репину впрок. Прежде, бывало, пенсионеры всячески старались подольше задержаться в Италии или Франции. Репин (так же как несколькими годами раньше Перов) всеми силами рвался на родину. Все, что он видел здесь и что нравилось ему — страстность Микеланджело, солнечность Тициана, красочность Веронезе, глубокий драматизм Рембрандта, — все это лишь подхлестывало его, лишь обостряло желание поскорее найти приложение своим собственным силам.

В Париже он писал уличные сцены — «Продавец новостей», «Парижское кафе». Здесь же затеял картину-фантазию на тему древней русской былины: в сине-зеленом подводном царстве, в мерцании пронизавших водную толщу солнечных отсветов, среди причудливых водорослей и рыб, величаво плывут мимо «новгородского гостя» Садко чудо-красавицы в роскошных костюмах: смуглянка Индия, волоокая Персия, белокудрая Англия, кокетливая Франция...

«В этой картине выразится мое настоящее положение, — писал из Парижа Репин. — В Европе, с ее удивительными вещами, я чувствую себя таким же Садко...»

Он должен сделать выбор, и, конечно же, ему по душе та далекая, что виднеется в самом конце причудливой подводной процессии, «девушка-чернавушка, неприглядная русская женщина. Эту, какова она ни есть, Садко предпочитает, по глубокому сердечному родству и еще более глубокой привычке, всем остальным, каким бы то ни было красавицам всего мира»1.

Пусть картина написана слабее «Бурлаков» и многих других репинских картин2 — художник этот не рожден для фантазий. — но искренность чувства, руководившего его кистью, несомненна.

* * *

Вернувшись на родину, он едет прежде всего в Чугуев — туда, где мальчонкой видел, как табунщики объезжают диких коней, как аракчеевские унтеры хлещут шпицрутенами военных поселенцев, где хлебал, обжигаясь, чумацкую кашу из котелка и где первый раз макнул кисточку в подаренные двоюродным братом краски, чтобы нарисовать собаку Полкана или алый с черными семечками ломоть арбуза.

Он покинул родительский дом девятнадцатилетним учеником Чугуевских иконописцев. Он возвращался теперь известным всей России художником.

По тогдашнему распорядку академические пенсионеры не имели права выставлять где-либо свои работы без ведома и согласия академии. Репин решительно нарушил незыблемое дотоле правило.

Еще в 1874 году Крамской писал ему в Париж: «Постановка ваших вещей у нас на выставке произвела сенсацию». Да, это действительно была неожиданность, радостная для всех, кому дороги были судьбы родного искусства, и весьма неприятная для академического начальства. Но Репин сознавал свою силу и свое место в строю.

Он поехал в Чугуев не потому лишь, что соскучился за годы разлуки по родным краям и близким людям. Он приехал сюда, чтобы вновь — как однажды на Волге — припасть к роднику народной жизни. И он не ошибся.

Год, проведенный в Чугуеве — на живописных берегах Донца, на полях и дорогах, «на свадьбах, на базарах, в волостях, на постоялых дворах, в кабаках, трактирах и церквях», — придал репинской кисти новую силу.

И. Е. Репин Протодьякон

Тут был написан знаменитый «Протодьякон» — портрет чугуевского дьякона Ивана Уланова, ставший как бы собирательным образом басовитых «львов русского духовенства» с их грубостью, чревоугодием и лицемерной елейностью.

Тут была задумана удивительная по стихийному размаху картина «Крестный ход в Курской губернии», в которой перед зрителем в жарком мареве просвеченной солнцем дорожной пыли проходила как бы вся Россия с ее бесправным народом, чванными барынями и чисто одетыми господами, ханжами-мещанами, попами и озверелыми урядниками.

Тут, в Чугуеве, Репин твердо и окончательно определяет, с кем должен двигаться дальше.

«Знаете ли вы, — отвечал ему весной 1878 года Крамской, получивший формальное заявление о вступлении Репина в Товарищество передвижных выставок, — «о, знаете ли вы?» (как говорят поэты), какое хорошее слово вы написали: «я ваш». Это одно слово вливает в мое сердце бодрость и надежду! Вперед!»

Примечания

1. В.В. Стасов.

2. Превосходно написан в картине сам Садко — для него позировал художник Виктор Васнецов, — а также вода и рыбы, которых Репин писал в знаменитом Парижском аквариуме. Все остальное сочинено и оказалось куда слабее. Так бывало всегда, когда Репин пытался писать «от себя». Сила его была в гениальной передаче натуры, ее живых форм и движений.

 
 
Портрет Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина
Н. A. Ярошенко Портрет Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина
Втерся парень в хоровод
А. П. Рябушкин Втерся парень в хоровод, ну старуха охать, 1895
Лисичка
М. В. Нестеров Лисичка, 1914
Русский воин. Святой князь Михаил
М. В. Нестеров Русский воин. Святой князь Михаил
Труды преподобного Сергия
М. В. Нестеров Труды преподобного Сергия
© 2024 «Товарищество передвижных художественных выставок»